Часы

Догнали они взвод уже перед самым выходом на шоссе, когда бежать-то осталось всего ничего, меньше километра. Вовка — здоровый лось, перетерпел, а с сержантом случилась беда, этот рывок забрал все его силы, сорвал дыхание. Но он бежал! Герка никогда не забудет этот бег Ирбинскиса. На белом, мертвенном лице — невидящие глаза, устремленные вперед, вдаль, он бежал, как пьяный, чуть не падая на каждом шагу на ватных, непослушных ногах, его мотало от одного края дороги до другого. Герка попытался поддержать его, но тот только отмахивался руками, говорить он уже не мог. Так они и бежали этот бесконечный километр, Герка — справа, а Вовка — слева от сержанта, готовые подхватить его при падении. Он был сержантом, этот упрямый латыш, он не позволял себе быть слабее солдат, он был латышом, этот упрямый сержант, он не мог себе позволить слабость! Он отстаивал честь батальона, этот упрямый латышский сержант, и не мог себе позволить подвести батальон. Уже грянул оркестр на финише, перед воротами, а они все бежали, как во сне, когда ноги не слушаются и остаются где-то сзади, они бежали, как в замедленном фильме, и этому бегу, казалось, не будет конца! Герка не успел подхватить сержанта на финише, он рванулся и рухнул на землю за чертой.

В этот день ни одна команда не обошлась без потерь. Летчики принесли двух своих на раскатанных шинелях, курсанты несли одного на скрещенных руках, связисты брели, обнявшись, руки за плечи. В любой цепи найдется слабое звено, и не у всех хватает мужества и воли, чтобы преодолеть слабость, пройти через испытание достойно. В этот день танковый батальон занял первое место! А сержанта Ирбинскиса выписали из санчасти только на третий день.

7

Снег быстро таял, степь зазеленела, и появились первые цветы — белые, с желтой серединкой, стрельчатые чашечки гусиного лука, синие и лиловые, покрытые нежным пушком, — сон-травы. Вольфганг принес Анне букетик, и она смущенно спрятала в цветы лицо. Цветы пахли горечью. Там, дома, в Deutschland, цветы пахли не так, по-другому. Но все равно они были чудесны.

— У тебя все щеки желтые, это от пыльцы. Давай я вытру, — он вытащил из кармана тряпицу. — Она чистая, я сам стирал.

Волга все еще лежала белая, скованная льдом. Иоганнес приходил на берег каждый день. Нет, никаких признаков весны. Сколько же ждать, пока растает этот лед? Только у берегов проступили узкие полоски да на дороге, что шла с того берега, выступила вода, и степняки проложили рядом новую тропу.

Иоганнес долго ворочался на подстилке. Сколько же можно ждать этого Леруа? Он сам пойдет искать его. Иоганнес поднимается и выходит, и уже не ночь, а день, он идет по улицам Саратова к Волге, а вокруг стоят новые красивые дома. Перед домом на скамейке сидят его родители, и старый отец улыбается и говорит, что Леруа построил эти дома для них, и вот он идет, этот Леруа, ближе и ближе, и смотрит на Иоганнеса узкими злыми глазами. И это совсем не Леруа, а киргиз в рыжем малахае, с кнутом за поясом, он достает откуда-то огромный пистолет и стреляет прямо в Иоганнеса! Иоганнес вскакивает в холодном поту и долго не может унять дрожь во всем теле. Снова раздается гром отдаленного выстрела, Иоганнес, одеваясь на ходу, выскакивает из землянки. Тусклый рассвет занимается над рекой, и оттуда доносится шорох, что-то огромное, живое шевелится и вдруг разражается рокочущим гулом. К реке бегут люди, собираются на берегу. Ночной дождь съел снег с ледяного покрова, он стал грязно-серым, и по нему пробежали белые валики трещин. Грохнуло где-то слева, выше по течению, лед стал шевелиться, подниматься. Иоганнес даже покачнулся, ему показалось, что берег под ним двинулся влево.

— Пошла, пошла! Тронулась! Пошла, родимая! — заорала толпа на берегу, полетели верх шапки.

Заполняя воздух шипением, шорохом, шевелением, набирая скорость, ледяная масса начала движение. Вода стала прибывать, подниматься, заливая низкий противоположный берег. Внизу, прямо под берегом, от ледяного массива отделилась большая льдина, развернувшись, врезалась в берег, обрушив на себя пласт земли с растущим на нем кустом, и стали наползать, громоздиться, подминая ее под себя, все новые и новые льдины. Среди серой массы стали появляться черные разводья, и через них прыжками уходили к левому берегу два зайца.

— Улюлю! Держи их! — закричали мальчишки рядом с Иоганнесом.

Прямо посреди ползущих льдин бестолково метался мужичонка в армяке, без шапки.

— Сюда! Сюда! К берегу! — заорали сверху.

Мужичок побежал, перепрыгнул через разводье, поскользнулся, упал, поднялся, снова побежал… Сверху ему на помощь уже спешили с жердями. Но лед уже набрал скорость, отходя от берега на повороте, пронося бедолагу все дальше вниз, к морю.