Таня понимала, что скоро сестрёнка или братик родится. Раньше очень хотела, даже мечтала сильно, а сейчас одна неприязнь в душе, и от Олега ещё дальше. Так по-детски и продолжала винить его во всех грехах, даже не радовало, что мама потише стала, и какую-никакую заботу проявляла, и обнять порой норовила. Только не верила она ей: видела, как глаза особым счастьем наполняются, когда дядя Олег с работы возвращался. Боялась – ребёнок родится и заберёт себе всю любовь и заботу, а она так и останется никому не нужная, кроме бабушки и папы. Вот уж точно настоящая Золушка!
Алла Сергеевна переживала, места себе не находила. На собрании в школе учительница попросила задержаться и поделилась своим беспокойством по поводу Танечкиного душевного состояния:
– Она и так у вас девочка непростая… Вы же и сами знаете… А тут последнее время совсем не понять её. В окно уставится, зови не зови, как отключается от реальности. Вчера вдруг ни с того ни с сего заплакала. Я уж думала, горе какое у вас в семье случилось. Говорит, нет, всё хорошо. Спрашиваю: почему плачешь? Молчит, насупится и опять в рёв. Я так понимаю, она и с мамой, и с вами проживает? Маму мы почти никогда здесь не видим. Слухов полно вокруг… Деликатный вопрос… Думала навестить… Это ведь тоже входит в наши обязанности. Так она так испугалась и умолять начала, чтобы не ходила. Учится-то она прекрасно и прилежная. Может, вы мне что-нибудь объясните? Бывает, начнёшь влезать в чью-то жизнь и только навредишь. Она ведь особенная. Сначала думала, может, обижает кто, обзывается. С учениками побеседовала. Нет… Дети девочку вашу любят и даже не замечают, что не такая, как все. Значит, дело в другом. Просто может однажды спрятать всё глубоко-глубоко – никому не видно, а она страдать будет. Знаете, какие детские переживания сильные! На всю жизнь след оставляют. Ой! Вы же сами педагог, ещё и с таким стажем! – молодая учительница покраснела и виновато заулыбалась. – В общем, разобраться надо, что не так. А я здесь, на месте, попробую подход к её проблеме найти.
Алла Сергеевна сама понимает, что всё плохо. В прошлое воскресенье Танюша такой концерт закатила, все вещи свои разбросала, в туалете закрылась и кричит оттуда, что никуда не поедет, а если насильно повезут, так пусть лучше на улицу выгонят или в лес дремучий, за тридевять земель, и бросят на произвол судьбы. Сил нет ни у Петра, ни у Аллы Сергеевны, с ужасом думают, что дальше будет.
Светлана молчит, руку на Таню не поднимает – нельзя нервничать, на маленьком отразиться может, и Олега ничего не радует, придёт уставший, а тут чёрт-те что; головой всё понимает, а, что делать, ума не приложит.
К родителям в гости поехали, Таню с собой взяли. Она как бука на диване весь вечер просидела, ей вопросы задавать – молчит, отворачивается, словно не в себе. Мама Олега приуныла, за сына обидно – опять в историю попал, как жить в такой обстановке? И девчушку жалко, была бы постарше, может, и по няла, что они со всей душой и только добра ей желают.
От полной безысходности решила Светлана по-своему, жёстко поступить. Приехал Пётр за дочкой, как договаривались, на выходные забирать, а она встала гордо, руки в боки, живот огромный вперёд и каменным голосом:
– Никуда не поедет! Хватит! Надоело! С ней по-хорошему, а она ни дня спокойно не может! Концерты закатывает! Вот и пусть дома сидит, коли не ценит ничего.
Таня выскочила в прихожую, на отца страшными глазами сморит:
– Пап, ну скажи ей! Пап! Как же это так!
– И нечего тут защиты ни у кого искать. Быстро пошла в свою комнату.
Таня стоит, с места не сдвинулась, ни на полшажочка.
– Ненавижу тебя! Слышишь! Ненавижу!
От таких страшных слов у Светланы в глазах потемнело. На крик Олег выскочил, смотрит то на одного, то на другого, понимает – что-то ужасное творится.
– Миленький! Олеженька! Ну пожалуйста! Ну отпусти меня к папе! Пожалуйста! – за руку трясёт, плачет, в глаза заглядывает.
– Свет, это что тут опять?! Ты, что ли, её к отцу не отпускаешь? Она же целую неделю ждёт не дождётся. Пусть едет!
Света глаза на Олега вскинула, в них ярость одна. Понимает, погорячилась с Танькой. Только почему он не её сторону принял, дурой выставил? Постояла немного в нерешительности и быстро пошла в спальню за таблетками, спазмы опять какие-то в животе почувствовала, от обиды и бессилия всё.
Весь день с Олегом не разговаривала, ходила гордо, морду воротила. Он тоже особо мириться не лез, но переживал, что, может, и обидел чем, только не права она во всём. Что делать, если такая катавасия у них в доме чуть ли не каждый день?! За собой никакой вины не чувствовал, старался как мог и усыновить мысли приходили, только как это возможно, если отец родной есть, и не просто отец, а любящий всем сердцем. Значит, другой выход искать надо, терпеть надоело, пора действовать. И при первой же возможности попросил Петра Алексеевича пройти на кухню, мужской разговор есть. Светлана хотела возмутиться и пойти вслед за Петей. Олег тихонько отстранил:
– Надо будет, пригласим! И без паники, иди лучше с дочкой пообщайся.