Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ

Они ехали в Автово, счастливая Таня гордо сидела рядом с отцом и чувствовала себя победителем, но было немного грустно.

– Пап, мы же будем в гости к маме ездить? Я теперь могу к ним иногда на выходные приезжать. А дядя Олег хороший! И мама хорошая! Правда?

– Правда, Танюш.

В машине было слишком тепло, и Пете хотелось дремать. Монотонно мелькали фонари на длинных ножках, на проспекте Стачек горели редкие витрины гастрономов, фотоателье, ресторанов…

– Надо всё обдумать… Собрать документы… Школу поменять поближе… С пропиской что-то решать…

Он представлял, какой сюрприз устроят бабушке. Было легко и страшно, но больше легко, и он впервые твёрдо решил ничего не бояться. Теперь он бесконечно счастлив. Почему-то вспомнил Лютика. Как она? Мама давно ничего не рассказывала. Он слышал иногда, как они болтают по телефону. Раньше докладывала, а теперь молчит – не хочет делать больно и, скорее всего, поняла, что их дороги окончательно разошлись. Он и сам это давно понял, но память неумолимо возвращала назад. И когда шёл по Невскому, обязательно смотрел в сторону своего дома на канале Грибоедова. Подойти ближе не решался – незачем. Порой ему казалось, что это именно она стоит на противоположной стороне Невского в ожидании зелёного света. В нерешительности замедлял шаг, останавливался, потом долго ругал себя, называл трусом и старался поскорее выкинуть из головы все фантазии, понимая, что в мужском одиночестве чего только не примерещится. Толик советовал позвонить самому: прошло время, и, зная Летицию, зла, скорее всего, она не держит, и неплохо бы наладить нормальные человеческие отношения. А то, что они сойдутся, Анатолий не верил, только удивлялся, что уже столько лет Летиция не подаёт на развод. Был уверен – иметь какой-то расчёт было не в правилах этой честной и благородной женщины. Ещё он краем уха слышал, что у неё кто-то есть, вроде солидный мужик, профессор из Москвы. Пете ничего не сказал – и так страдает, дурак, и мучается.

С Михаилом Летиция познакомилась год назад, когда ездила на конференцию в Москву.

Москву она любила и хорошо знала, вся война там прошла, и не потому, что бежали из блокадного города, – отца как толкового хирурга-кардиолога перед самой войной определили в столицу, значит, там был нужней. Он, как и любой честный человек, рвался на фронт. Не сложилось. Летиция долго не могла привыкнуть ни к новому городу, ни к новой школе, да и Москву было не узнать, особенно центр: в небо запускали аэростаты, и они зловеще парили над городом, проводили маскировку важных зданий, купола соборов перекрасили в чёрный цвет, зачехлили рубиновые звёзды на башнях Кремля. Особенно испугалась, когда началась первая бомбардировка и на город полетели зажигательные бомбы. Потом бомбили и бомбили почти каждую ночь, приходилось спасаться в бомбоубежищах. Страшно было выходить после очередного обстрела, казалось, от города ничего больше не осталось. Когда вернулась в Ленинград, многих не досчиталась и ещё долго от ужаса вскакивала по ночам: снился вой сирены. Она подбегала к окну и удивлялась, почему окна в соседнем доме не заклеены, и вдруг отчётливо понимала, что война давно закончилась, но страх уходил медленно, пока не потерялся окончательно в радостях новой мирной жизни.

Летиция была приглашена на домашний банкет по случаю защиты докторской к её давней знакомой, коллеге, сотруднице Третьяковской галереи. Михаил был в числе приглашённых, и их усадили рядом – не исключено, что хозяева имели дальний расчёт познакомить с кем-нибудь одинокого, всеми любимого друга семьи, и лучше кандидатуру, чем Летиция, придумать было сложно.

Михаил Леонидович – математик, доктор наук. Преподавал в университете. Вдовец, видный мужчина. Ни о чём таком она в тот вечер и подумать не смела, давно предопределив, что эта часть человеческого бытия ею уже однажды пройдена. Михаил оказался не только хорошим математиком, но и отличным собеседником, при этом прекрасно разбирался в искусстве, особенно в русском. Его любимым художником был Петров-Водкин, и они сошлись во мнении, что он – целая эпоха в истории русской советской живописи, искренний и неподражаемый символист. Потом был Большой театр с балетом «Лебединое озеро», прогулки по старому Арбату и Кутузовскому проспекту, крепкий кофе и котлета по-киевски в ресторане «Прага». Его общество было приятным, и казалось, никаких попыток на сближение он не предпринимает, всё на уровне чудесного времяпрепровождения.

Она сообщала о своём очередном приезде, и он составлял культурную программу, учитывая все пристрастия Летиции. Михаил приходил на встречу с букетом цветов и провожал её на Ленинградском вокзале с обязательной красивой коробкой шоколадных конфет. Дожидался, пока поезд тронется, шёл следом и долго махал рукой, а ей становилось немного стыдно перед попутчиками – не девочка ведь такие сантименты разводить. Звонил крайне редко, скорее всего, от нежелания казаться назойливым. Пару раз приезжал в Питер, и они подолгу бродили по городу, посещали театры, сидели в кафе.