Часы и голоса

Скрипят корабельные снасти,
Рокочут валы океана:
Слишком большое счастье
Не может быть постоянным.

И даже у тихих причалов,
Лаская листья деревьев,
Ветер шепчет упрямо:
«Счастье ведет к потерям».

И я ощущаю душою
Стон ветра и боль океана:
Счастье слишком большое
Не может быть постоянным.

1965

Верный друг

Я знаю: можно верить собаке —
Она не покинет тебя никогда
И будет безмолвно любить одинаково
Твои золотые и злые года.

В минуту неистовых воплей Борея,
Покорная общей с тобою судьбе,
Не мысля куда-нибудь скрыться скорее,
Еще горячее прижмется к тебе.

И если ты даже бродяга бездомный,
Она, своих ласковых чувств не дробя,
В шалаш полусгнивший войдет, как в хоромы,
И теплою шерстью согреет тебя.

Она не предаст, не изменит вовеки
И, не понимая наук и искусств,
Всю жизнь не устанет искать в человеке
Таких же простых и возвышенных чувств!

1965

Моя собака

Вся жизнь — это только накипь
На круглых волнах столетий…
Лучше моей собаки
Нет ничего на свете.

Я это знаю, знаю,
Неумолимо твердо…
У моей собаки такая
Славная рыжая морда.

Ну как в нее не влюбиться,
Ну как до нее не дотронуться,
Ее мягкая шерсть золотистая
Как желтый песок на солнце.

Пусть, на нас человечьи души
Глядят с высоты Ай-Петри.
Эти пестрые длинные уши
Будто парус при сильном ветре.

Но, впрочем, все это враки
Иль вымысел — бред поэта.
У меня никакой собаки
Нет и не было в жизни этой.

1965

Волчонок

Волчонок смотрит в теплое окно:
Блестят заиндевевшие деревья.
Здесь так тепло, но все равно
Его влекут, как древние кочевья,
Просторы и туманы за окном.
Здесь так тепло. Но что ему тепло?
Он рвется за окно душой и шерстью,
Не знает он, что есть добро и зло,
А прежде было право кровной мести.
Не знает он, что люди жгли людей
И на кострах сжигали с ними книги.
Не знает он, что есть почти везде
Темницы, плахи, цепи и вериги.
Волчонок смотрит в теплое окно
И тайно рвется каждою шерстинкой
В дремучий лес, далекий, но родной,
С единственным оружием — инстинктом.

13 декабря 1965 г.

Москва

Примирение

Бульвар гудит. Погода неплохая,
И юности не до благоразумия,
А тут же, рядом, охая, вздыхая,
Как навсегда затихшие везувии,
От бурной жизни старцы отдыхают.
Зеленые, веселые скамейки
И фейерверка огненные змейки,
Как давний сон, они припоминают.
Пусть некогда юнцам, а старцам смысла нет
Считать года и думать о грядущем.
К тем и другим приник вечерний свет,
Как примиритель самый наилучший.

1966

Берега