Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— С ней все в порядке, — отрезал Томми. — С ней всегда все в порядке. Ты же ее знаешь: взбрело что-то в голову, вот и помчалась как угорелая. Больше я не собираюсь волноваться. И убери от меня этого цыпленка: он несъедобен. Ты его пережарил. Принеси лучше кофе. И вообще, я ложусь спать. Завтра, возможно, будет письмо. Задержалось на почте — ты же знаешь, какая у нас почта. А может, придет телеграмма или она позвонит.

Однако ни звонка, ни телеграммы на следующий день не было. Альберт во все глаза смотрел на Томми и постоянно открывал рот, тут же, впрочем, его закрывая. Даже он понимал, что его мрачные прогнозы в настоящий момент неуместны.

Наконец Томми над ним сжалился. Проглотив последний кусок тоста с мармеладом и запив его кофе, он заговорил:

— Ну хорошо, Альберт, я сам скажу. Итак: где она и что с ней случилось? И что мы намерены теперь предпринять?

— Обратитесь в полицию, сэр.

— Не уверен. Видишь ли… — Томми замолчал.

— Если она попала в аварию…

— При ней водительские права… и много других бумаг. Из больницы сразу бы сообщили. В таких случаях они тут же связываются с родственниками. Я не хочу показаться неврастеником… и потом, ей… ей это может не понравиться. Ты совершенно… совершенно не догадываешься, Альберт, куда бы она могла поехать? Она ничего не говорила? Не называла никакого места — или хотя бы графства? Не упоминала никакого имени?

Альберт покачал головой.

— А в каком она была состоянии? Казалась довольной? Возбужденной? Несчастной? Встревоженной?

Ответ последовал незамедлительно:

— Она была довольна, как Панч[171]… Ее прямо-таки распирало от радости.

— Как терьера, которого пустили по следу? — уточнил Томми.

— Совершенно верно, сэр, вы же знаете, какая она становится…

— Значит, она что-то задумала. Интересно… — Томми замолчал и погрузился в размышления.

Значит, подвернулось какое-то дело, и Тапенс, образно говоря, сорвалась с места и помчалась, как терьер на запах. Позавчера она позвонила и сообщила о своем возвращении. Почему же, в таком случае, она не вернулась? Вероятно, в этот самый момент, подумал Томми, она сидит где-нибудь и кому-то пудрит мозги, совершенно забыв обо всем на свете!

Если она идет по следу, она ужасно огорчится, если он, Томми, побежит в полицию и будет, точно барашек, блеять, что у него пропала жена… Он словно слышит, как Тапенс говорит: «Это ж какие мозги надо иметь, чтобы учудить эдакое! Я и сама еще в состоянии о себе позаботиться! Пора бы уже тебе это запомнить!» (А в состоянии ли?)

Ни за что на свете нельзя было с полной определенностью сказать, куда могло завести Тапенс ее воображение.

Грозит ли ей опасность? Но ведь до сих пор никаких признаков опасности в этом деле не было — разве что в воображении самой Тапенс.

Пойти в полицию и заявить, что его жена не вернулась домой, как обещала… Полицейские очень внимательно его выслушают, ухмыляясь про себя, а затем тактично спросят, не появлялись ли у нее в последнее время новые знакомые мужского пола!

— Я найду ее сам, — решил Томми. — Только вот где? Я ведь даже не знаю, на севере она или на юге, не говоря уже о востоке и западе… и она — глупенькая — даже не сообщила, откуда звонит.

— Вероятно, ее захватила какая-то группировка… — предположил Альберт.

— Ох, Альберт, ну когда ж ты наконец повзрослеешь!

— И что вы собираетесь предпринять, сэр? — обиженно поинтересовался тот.

— Поеду в Лондон, — сказал Томми, бросая взгляд на часы. — Для начала встречусь с доктором Марри. Он звонил вчера вечером — хочет что-то рассказать о делах моей покойной тетушки. Как знать… Вдруг он натолкнет меня на какую-нибудь идею… В конце концов все это началось в «Солнечном кряже». И прихвачу-ка с собой картину, которая произвела на Тапенс такое впечатление.

— Вы хотите отвезти ее в Скотленд-Ярд?

— Нет, — буркнул Томми, — на Бонд-стрит[172].

Глава 11 Бонд-стрит и доктор Марри

1

Томми выскочил из такси и, расплатившись с водителем, тут же снова нырнул в машину, чтобы вытащить небрежно упакованный сверток, в котором легко угадывалась картина. Сунув ее под мышку, он вошел в «Нью Атаниэн гэллери», одну из самых старых и известных галерей в Лондоне.

Томми не был особым почитателем живописи и пришел в галерею лишь потому, что там священнодействовал один его старый знакомый.

«Священнодействовал» — пожалуй, единственное подходящее слово для определения того, чем там занимался светловолосый молодой человек, с радостной улыбкой двинувшийся навстречу Томми. В его глазах неизменно светился сочувственный интерес, голос был приглушенный, а улыбка приятная и располагающая. Собственно говоря, с такой внешностью всё, чем бы молодой человек ни занимался, казалось священнодействием.

— Хэлло, Томми, — сказал он. — Давненько не виделись. Только не говорите, что на старости лет стали писать натюрморты. Результаты, говорю вам по опыту, как правило, самые плачевные.