Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Вы прислали мне открытку на Рождество. А на ней ваш новый адрес.

— Ах да, верно. Я старомодный человек, знаете ли. Люблю посылать друзьям открытки.

— Я это ценю, — заверил его Пуаро.

— Стар я уже, — вздохнул Спенс.

— Я тоже далеко не юноша. Далеко.

— А седины-то у вас не так много, — заметил Спенс.

— Это достигается с помощью определенного раствора, — признался Пуаро. — Думаю, каждый вправе сам решать, быть ему с сединой или без нее.

— Ну, не думаю, чтобы мне пошел этот смолисто-черный цвет, — сказал Спенс.

— Согласен, —  ответил Пуаро. — Седина придает вам исключительно благообразный вид.

— Никогда не считал себя благообразным человеком.

— А я думаю, это именно так. А как вы оказались в Вудли Коммон?

— Вообще-то я переехал к сестре. Мужа она похоронила, а сыновья все переженились и уехали за границу: один в Австралию, другой в Южную Африку. Вот я и перебрался. На пенсию сейчас особенно не разживешься, а вдвоем кое-как справляемся. Проходите, садитесь.

Он проводил его на небольшую застекленную веранду, где стояло несколько стульев и пара столиков. Веранда приятно освещалась осенним солнцем.

— Ну, чем вас угостить? — спросил Спенс. — Разносолов, боюсь, у нас не водится. Черносмородинных сиропов и прочих патентованных штучек, извините, не держим. Может, пива? Или сказать Элспет, чтобы налила вам чаю? А то могу еще дать шенди, кока-колу или какао. Элспет, это моя сестра, постоянно его пьет.

— Вы очень любезны. Если можно, шенди. Имбирное пиво пополам с обычным, правильно?

— Совершенно верно.

Он вошел в дом и немного погодя вернулся с двумя большими стеклянными кружками.

— Выпью с вами за компанию, — сказал он и, поставив на стол кружки, уселся напротив.

— Ну, прежний тост: «Трепещите, преступники», пожалуй, устарел, — произнес он, поднимая кружку. — Преступниками я больше не занимаюсь. Но, если вы по поводу того преступления, а других здесь в последнее время и не было, то знайте: мне совсем не нравится, каким образом его совершили.

— А кому это может понравиться?

— Вы ведь о девочке, которую утопили в ведре?

— Да, — подтвердил Пуаро, — о ней.

— А я-то зачем вам понадобился? — спросил Спенс. — Я ушел из полиции. Уже много лет.

— Полицейский всегда остается полицейским, — заметил Пуаро. — То есть всегда смотрит на вещи не как простой обыватель, а как полицейский. Мне ли не знать… В молодости я сам служил в полиции — у себя на родине.

— Да, помню, вы как-то рассказывали. Ну что ж, в этом вы правы — срабатывает многолетняя выучка. Только ведь я давно отошел от дел.

— Но слухи до вас все равно доходят, — настаивал Пуаро. — И друзья в полиции у вас наверняка остались.

И конечно же, вы всегда в курсе того, что они думают, кого подозревают и что им известно.

Спенс вздохнул.

— Слишком много стало информации, — сказал он, — вот в чем беда. Скажем, происходит преступление, почерк которого вам вроде бы знаком, и вы знаете, то есть, я хотел сказать, полицейские знают почти наверняка, кто его совершил. Газетчикам они, конечно, ничего не скажут, но потихоньку наведут справки, удостоверятся в своей правоте… А вот что делать с ним дальше — самый больной вопрос…

— Вы имеете в виду не в меру сердобольных жен и невест?

— И их тоже. В конце концов, возможно, до него и доберутся. Годика эдак через два… Да вы и сами знаете, Пуаро: нынче за непутевых замуж выходят куда чаще, чем в дни нашей молодости.

Пуаро погрузился в раздумье, подергивая себя за ус.

— Да, — сказал он наконец, — может, вы и правы. Хотя, подозреваю, девушки всегда были падки до, как вы их называете, непутевых. Просто раньше за этими глупышками следили получше.

— Вот именно. За ними присматривали. Перво-наперво матери. Потом еще тетки и старшие сестры. Да и младшие не спускали со старшей сестрицы глаз — где она, да с кем. А отцы и вовсе не считали зазорным выставить за дверь не внушающего доверия ухажера. Бывало, конечно, девицы сбегали из дома с каким-нибудь мерзавцем. Так нынче даже и сбегать не нужно. Мать не знает, с кем проводит время ее дочь; отцу это тем более неизвестно; братья, конечно, знают, но считают: «Пусть ей, дуре, будет хуже». Откажут родители в благословении, ну и черт с ним! Во дворцах бракосочетания, слава Богу, благословения не требуют. Самая потеха начинается потом, когда молодой муж, про которого заранее было известно, что он дрянь, принимается своими гнусными выходками доказывать жене и ее родичам, что они еще хорошо о нем думали! Но… любовь, как известно, слепа, и новоиспеченной жене дела нет до того, что у ее обожаемого Генри отвратительный характер и совершенно преступные наклонности. Ради него она будет лгать, утверждать, что белое — это черное и так далее, и тому подобное. Да, трудно. Нам старикам, я хочу сказать, трудно. Что проку повторять: в прежние времена было лучше. Может, нам только так казалось. Ну да ладно… Вы-то, Пуаро, как в это ввязались? Вы вроде бы нездешний, живете в Лондоне. Жили, во всяком случае, когда мы познакомились.

— Я и теперь там живу. А ввязался исключительно по просьбе миссис Оливер. Помните такую?