Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

Интересно только, кому: миссис Ллуэллин-Смайд или Майклу Гарфилду? Пуаро был уверен, что это далеко не одно и то же. Миссис Ллуэллин-Смайд, спору нет, была умудренным человеком. Она занималась садоводством всю свою жизнь, кажется была членом Королевского общества садоводов[217], ходила на выставки, тщательно изучала каталоги и посещала сады. Она даже специально для этого ездила за границу — посмотреть на ботанические сады, парки и оранжереи. Она знала, чего хочет, и, безусловно, умела объяснить это другим. Но разве этого достаточно? Пуаро так не думал. Одно дело — отдавать распоряжения и следить за их выполнением, и совсем другое — чувствовать каким-то шестым чувством, во что превратятся ее замыслы после их воплощения. Пуаро был уверен, что ни в первый год, ни во второй, ни даже через семь лет совместной работы с Гарфилдом владелица сада не представляла, каким будет конечный результат. Это знал только Майкл Гарфилд, и, главное, он точно знал, как это сделать — как превратить бесплодные камни и унылую пустыню в настоящий рай на земле. Он задумал этот парк и воплотил свой замысел в жизнь. Вероятно, для одержимого творчеством художника не может быть большей радости. Но далеко не каждому художнику удается найти заказчика с такими финансовыми возможностями. Значит, вот какой представлял себе Майкл Гарфилд сказочную страну, упрятанную в недрах самого обыкновенного холма. И теперь с каждым годом эта страна будет становиться все краше. Одетая в драгоценные кустарники, которые стоят очень больших денег, украшенная редкостными растениями, каких нигде не сыщешь, кроме как у истинных знатоков… Впрочем, здесь не забыли и скромных обитателей полян и лужаек, которые, хоть ничего и не стоят, незаменимы в качестве оправы для драгоценных реликвий. Весной вон на той насыпи, что слева, распустятся первоцветы[218] — Пуаро вгляделся в их неприметные, сложенные вместе листочки.

«В Англии, — подумал он, — вам непременно покажут клумбы, затем поведут к розам и ирисам[219]… Но чтобы продемонстрировать истинно английский дух, а именно — любовь к ландшафтам, потащат осматривать свои владения… Естественно, если погода солнечная. Тогда, конечно, кроны буков выглядят живописно, равно как и буйно разросшиеся у их корней колокольчики. Да, картина, бесспорно, прелестная, но слишком уж банальная. Я предпочитаю… — он осекся, пытаясь вспомнить, что же на самом деле ему когда-то нравилось. Ну да, разумеется: путешествовать по Девону[220]! Едешь себе узкой петляющей дорогой, а по обе стороны на высоких насыпях густым ковром во всей красе расстилаются первоцветы. Такие бледные и утонченно-хрупкие, изысканно-бледного желтого цвета… А над ними этот медвяный, едва уловимый, ускользающий запах, какой бывает только у первоцветов и, пожалуй, как никакие другие напоминает душе о начале весны… М-да, значит, здесь тоже будут цвести не только диковинные кусты… Придет весна — и проснется маленький дикий цикламен[221], а осенью распустится в свой черед и осенний крокус[222]… Да, чудесное место, ничего не скажешь».

Он попытался представить себе людей, живущих теперь в «Доме у карьера». Он знал только имена престарелого полковника в отставке и его жены и тут же пожалел, что не расспросил о них у Спенса подробней. Но что-то подсказывало ему, что нынешние владельцы не питают к саду той любви, что испытывала к нему покойная миссис Ллуэллин-Смайд. Пуаро встал со скамьи и прошелся. Дорожка была заботливо выровнена и утрамбована — вероятно, чтобы пожилая дама могла без особых усилий пройти куда ей вздумается; крутых спусков почти не было, через короткие промежутки стояли простые деревенские скамьи, которые на поверку оказывались не такими уж и простыми. Стоило откинуться на спинку и вытянуть перед собой ноги, как вас тут же охватывало чувство удивительного покоя и безмятежности. «М-да, хотел бы я взглянуть на этого Майкла Гарфилда, — думал Пуаро. — Поработал он здесь на славу. И дело свое знает, и помощников сумел найти стоящих. Похоже, он сделал в точности то, о чем мечтала покойница. Под конец она, наверное, даже поверила, что сделала все это сама. На самом-то деле, конечно, единственный творец и вдохновитель всего — Майкл Гарфилд. Вот бы взглянуть на него. Впрочем, если он до сих пор живет в коттедже, который здесь для него построили…» — с другой стороны лежавшей у его ног котловины, по краю которой плавно закруглялась дорожка, что-то зашевелилось, и Пуаро резко повернул голову. Прищурившись, он всмотрелся в переплетение золотисто-багряных веток. Ему показалось, что там какое-то движение. Или это просто игра света и тени?

«Интересно, — размышлял Пуаро, — я на самом деле что-то вижу или так на меня действует это место? Может быть… Здесь все может быть. Хотя нет, вроде бы человек… А вроде и нет». Ему вдруг вспомнились его собственные приключения, которые он в шутку называл «подвигами Геракла»[223].