Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Да, оно греческое, — сказала миссис Оливер. — И, между прочим, настоящее, а вовсе не псевдоним, как многие думают. Однако со мной так и не случилось ничего похожего на историю Ариадны[237]. Увы и ах! Мне так и не довелось быть покинутой суженым на греческом острове, увы и ах!

Пуаро поспешно пригладил усы, одновременно прикрывая улыбку, появившуюся, стоило ему только представить миссис Оливер в образе отвергнутой греческой девы.

— Ну, не у всех же имя влияет на судьбу, — заметила миссис Батлер.

— Разумеется. Тебя, между прочим, тоже нелегко представить в роли воительницы, отрубающей голову своему поклоннику. Ведь так там, вроде бы, все было? У Юдифи[238]и Олоферна, я имею в виду?

— Она совершила это ради свободы отечества, — заметила миссис Батлер, — и, если я ничего не путаю, заслужила всеобщее одобрение.

— По правде говоря, я не очень хорошо помню, в чем там у них было дело. Это ведь в Апокрифах[239]? Однако, если вдуматься, люди порой и в самом деле дают своим детям очень странные имена. Кто там вогнал кол в чью-то голову? Иаиль или Сисара[240]? Вечно я путаю, кто из них мужчина, а кто женщина. Впрочем, не так важно. Тем более я не припомню, чтобы кого-нибудь при рождении окрестили Иаилью.

— «Она молока подала ему в чаше вельможеской»[241], — раздался голос Миранды, которая стояла с чайным подносом, собираясь унести его в кухню.

— И не смотрите на меня так, — оправдывающимся тоном сказала Джудит Батлер подруге, — не рассказывала я ей про Апокрифы. Их этому в школе учат.

— Довольно необычно для современной школы, — удивилась миссис Оливер. — Мне казалось, им рассказывают только краткое содержание.

— Только не мисс Эмлин, — вставила Миранда. — Мисс Эмлин говорит, что теперь даже на проповедях читают не настоящую Библию, а осов… осов… осовре-ме-ненную, вот какую! А в ней уже нет этих… как их… литературных достоинств, вот. Поэтому мисс Эмлин и доносит до нас «прекрасную прозу, переходящую иногда в белые стихи „Авторизованной версии“»[242] — процитировала она учительницу. — А мне так даже очень понравилась история про Иаиль и Сисару, — добавила она мечтательно. — Хотя сама бы я никогда до такого не додумалась. Это же надо! Человек спит, а она его колом в висок!

— В самом деле? Ты очень меня утешила, — сказала ее мать.

— Ну а как бы ты все-таки расправилась со своими врагами, Миранда? — спросил Пуаро.

— Постаралась бы их не мучить, — равнодушно ответила девочка. — Было бы, конечно, сложнее, но, по мне, пусть лучше будет сложнее, чем делать людям больно. Я дала бы им какое-нибудь лекарство. Ну, от которого просто засыпаешь и видишь хорошие сны… Только уже не просыпаешься. — Она забрала со стола чашки и тарелку из-под сандвичей. — Я вымою, мама, — сказала она, — а ты покажи мосье Пуаро наш сад. В конце клумбы еще осталось несколько цветков «Королевы Елизаветы»[243].

Она вышла из комнаты, осторожно неся поднос с посудой.

— Поразительный ребенок, — сказала миссис Оливер.

— У вас очень красивая дочь, мадам, — сказал Пуаро.

— Это она сейчас красивая, а что из нее вырастет, одному Богу известно. Некоторые так обрастают жирком, что становятся похожими на упитанных свинок. Но сейчас, конечно, она словно древесная нимфа.

— Неудивительно, что она так любит «Сад в карьере».

— Иногда мне хочется, чтобы она любила его не так сильно. Место уединенное, мало ли кто туда забредет. Страшно… Ох, да сейчас все время чего-то боишься. Поэтому… поэтому вы непременно должны выяснить, кто это сделал с Джойс, мосье Пуаро. Иначе мы всегда будем бояться за своих детей. Ариадна, будьте добры, проводите мосье Пуаро в сад. Я подойду чуть позже.

Она взяла две оставшиеся чашки и тарелку и удалилась в кухню. Пуаро и миссис Оливер вышли через стеклянную дверь в маленький садик. Он был точно таким, каким и полагается быть истинно английскому саду осенью. Кое-где на клумбах еще виднелись свечки золотарника[244], последние астры и гордые, словно изваянные из камня, бутоны красных роз. В них действительно было что-то королевское. Миссис Оливер тут же устремилась к стоявшей неподалеку от крыльца каменной скамье и, опустившись на нее, жестом пригласила Пуаро сесть рядом.

— Значит, Миранда, по-вашему, похожа на нимфу, — начала она. — А что вы думаете о Джудит?

— Я думаю, ее следует переименовать в Ундину[245], — ответил Пуаро.

— Настоящая русалка, правда? Словно только что вышла из Рейна или из лесного озерца. Еще вода по волосам струится. И при этом такая ухоженная и подтянутая…

— Она вообще очень славная, — заметил Пуаро.

— Ну а серьезно, что вы о ней думаете?

— У меня не было времени подумать. Пока я вижу только, что она очень красива, очень обаятельна и чем-то очень встревожена.

— Еще бы!

— Теперь ваша очередь, мадам. Скажите-ка, а что вы о ней думаете?