Чаткальский тигр

Гулгун взяла ведра и пошла к колодцу. Шла и оглядывалась, посматривала на склоны гор, где в утренних лучах розовели уступы и синими тенями обозначились впадины. Возвращаясь с полными ведрами, постояла на обезлюдевшей улице — а вдруг появятся геодезисты. Тогда уж она обязательно спросит, как поживает их инженер Мингбаев. Но никого, кроме табельщика Талиба, она так и не дождалась. Талиб взял ведра и понес к дому. Они в одной школе учились, только он окончил десятый класс двумя годами позже. А сейчас в совхозе работает. Стоит Гулгун выйти из дому, непременно его встретит, ну, прямо будто, кроме него, никого нету в кишлаке. Или подкарауливает? Останавливает, мнется, спрашивает, как поживает. Краснея, как девчонка, сует в руку сложенный несчетно раз листок бумаги. Со стихами. Талиб стихи пишет. И неплохие иной раз. Кто знает, может, когда-нибудь станет настоящим поэтом. Только в них об одном и том же — все про любовь да про любовь. Неужели больше не о чем писать? Гулгун — недогадливая! — уже раз упрекнула его в однотемье. Она и предположить не могла, что стихи посвящаются ей, пока он не признался сам, смущаясь, отводя глаза в сторону. Оказывается, и писать-то начал из-за нее. От удивления Гулгун рот раскрыла, а потом рассмеялась: «Спасибо, только ни к чему все это…»

После того разговора Гулгун не видела его больше недели.

…Он осторожно нес ведра, боясь расплескать. У калитки поставил их в снег и протянул руку. Ответив на рукопожатие, Гулгун опять ощутила в ладони твердый комок. В ответ на ее немой вопрос он до кончиков ушей залился краской и, опустив глаза, сказал:

— Прочти, пожалуйста, очень прошу. Потом скажешь, понравились ли…

Гулгун подхватила ведра и, отворив ногой калитку, скрылась во дворе.

Мать встретила ее на пороге. Она была встревожена. Принимая ведро, сказала, что у отца опять повысилась температура, не плохо бы позвать Сергея-ака.

— Сейчас позвоню.

— Твой укаджан пытался дозвониться, но телефон не работает. Что-то на линии…

— Тогда съезжу в Чарвак.

— Только оденься потеплее, дочка. Повяжи мой шерстяной платок.

Часа через полтора Гулгун уже была в поликлинике и записала вызов на завтра. Выйдя на улицу, она в замешательстве остановилась. Куда идти — к автобусной остановке или все же в штаб строительства? По пути сюда, выводя узоры на заиндевелом стекле автобуса, она твердо решила повидаться с Караджаном-ака, но теперь вся ее решимость пропала. Что она скажет ему? «Здравствуйте, это я…»?

Гулгун стояла на узкой дорожке, вытоптанной посетителями поликлиники; ее то и дело задевали, и она, сторонясь, то одной, то другой ногой увязала в рыхлом снегу. Подумав: «А, будь что будет!..» — направилась к штабу строительства. У перекрестка задержалась, пропуская тяжелые «МАЗы» с трубами, — из-под колес машин разлетался во все стороны желтый размолотый снег. Улучив момент, перебежала улицу. Она шла и старалась вообразить предстоящий разговор с инженером Мингбаевым. После того, как поздороваются, она скажет: «Я приехала, чтобы вызвать врача к отцу».

«Он болен?» — удивится Караджан-ака.

«Да. Уже почти неделю болеет… Я зашла, чтобы вас попросить…»

«Пожалуйста, пожалуйста, что угодно…»

«Если вас не обременит, завтра напомните, пожалуйста, Парадоксову о нашем вызове. Сейчас, к сожалению, его нет, уехал в какой-то кишлак».

«Непременно напомню. Как сейчас себя чувствует ваш отец?»

«Ничего, спасибо».

«Я непременно заеду на днях его проведать».

Гулгун так спешила, что ей сделалось жарко, она расслабила платок на груди. Почти бегом взбежала на второй этаж. И, боясь, что опять одолеет робость, толкнула дверь с надписью «СУ-2. Инженер Мингбаев К.». Комната была пуста. В соседнем кабинете трещала пишущая машинка. Приотворив дверь, она просунула в нее голову и спросила у секретарши, где можно найти Мингбаева. Та, поднеся к губам сигарету, изучающе посмотрела на Гулгун и, выпустив колечко дыма, сказала, что товарищ Мингбаев уехал в Ташкент, вернется дня через три-четыре. По коридору как раз проходили, топая сапогами, рабочие в спецовках. «Ого, какие девочки нашего инженера ищут!» — сказал кто-то из парней, и все они стали оглядываться на Гулгун. А она от стыда не знала, куда деться. Хоть в окно выпрыгивай. И прыгнула бы, если б не высоко. Гулгун подождала, пока эти острословы удалятся, и, как только их шаги стихли в конце коридора, опрометью кинулась вниз по ступенькам.

Боже, что скажут отец, мать, если узнают, что она, их дочь, в такой ненастный зимний день ходит, меся грязь, по строительству и ищет мужчину!..

На остановке скопилось много народу. Гулгун опасливо посмотрела, нет ли знакомых. Бог знает что могут подумать!

«И какие у него дела в Ташкенте? Что ему там надо? — подумала Гулгун, незаметно для себя перенеся досаду на Караджана. — Сидел бы в такой холод дома! К нему приезжают, а его нет… Глупая я, ой какая глупая!.. Больше ноги моей не будет в этом поселке!»

И Гулгун решила: если Мингбаев к ним пожалует, она будет держаться надменно, разговаривать холодно. Ничего, она еще сполна отплатит ему за сегодняшний день.

Ей хотелось плакать.