Чаткальский тигр

Хазратов пригласил гостя к столу и, когда сели, поначалу, как водится, подал пиалушку крепкого зеленого чаю. Все это время он рассказывал, с кем из однокурсников в последнее время виделся, кто где работает, у кого как сложилась судьба. Караджан не спеша отхлебывал чай и любовался пиалой тонкой японской работы. Фарфор просвечивал — были видны пальцы. На самом донышке, в зависимости от освещения, то появлялась, то исчезала обнаженная, в золотистом ореоле женщина. Заметив, что Караджан приятно удивлен, Хазратов удовлетворенно хмыкнул.

— Японцы, черти, искусные мастера, — заметил он, подливая гостю чаю. — Этот сервиз в позапрошлом году привез оттуда. А скатерть — арабская…

— Я уж заметил. Глядя на нее, вспоминаешь Нефертити.

— Она не из Нефертити. Из Египта. В Нефертити я еще не был. Соберусь, как только выдастся возможность.

— Нефертити — дочь одного из фараонов, — засмеялся Караджан. — Она жила четыре-пять тысячелетий назад, но была так прекрасна, что о ее красоте и поныне все еще говорят.

Хазратов выпрямился и недоверчиво посмотрел на Караджана, как бы желая удостовериться, что его не разыгрывают. Поняв, что слегка оплошал, крякнул в кулак, но мысль, что он владеет столь редкостными вещами, заглушила чувство неловкости и вновь переполнила его удовлетворением.

Гульбадан принесла блюдо с жареными перепелами и тоже присоединилась к их компании. Любезно улыбаясь, она просила не стесняться и чувствовать себя как дома. Увидев Караджана, она сразу подумала, что этот угловатый мужик в своем кишлаке, наверное, еще больше огрубел. Ведь он и прежде не умел пользоваться вилкой и ножом, салат из блюда брал ложкой, которой ел, и отправлял прямо в рот. И уверял, что плов гораздо вкуснее, когда его едят руками.

Изящный стул из гнутого дерева жалобно скрипнул под Караджаном, и Гульбадан обеспокоенно посмотрела на мужа. «Этот верзила сломает наш антикварный стул!» — прочел он в ее глазах и, отведя взгляд, взял рюмку:

— Чтоб чаще видеться! И пусть в наш самый бедный день стол, за который мы сядем, будет накрыт подобным образом!

Они чокнулись и выпили.

Караджан закусил салатом из помидоров, как и в прежние времена взяв его ложкой из блюда. Гульбадан чуть заметно усмехнулась и опять посмотрела на мужа. Но Хазратов насупил брови и сделал серьезную мину, давая ей понять, что этот гость не из тех, при ком можно изъясняться взглядами и намеками, и лучше, если она потерпит. Могло быть и хуже: хорошо, что хоть догадался разуться и не топчет их ковров из натуральной шерсти своими грязными сапогами.

Хозяин подчеркнуто радовался тому, что они, старые друзья, сидят вместе, вспоминал эпизоды из студенческой жизни, провозглашал тосты. Гульбадан зажмуривалась в улыбке и кивала, в знак солидарности она тоже подносила рюмку к губам и осторожно, чтобы не расплескать, ставила обратно на стол. Из кухни все сильнее пахло жареным мясом и луком. Гульбадан пошла проверить, не готов ли плов.

После некоторого молчания Хазратов спросил, доволен ли Караджан своей нынешней работой, и, получив утвердительный ответ, посетовал, что сам он не удовлетворен службой в тресте. Административная деятельность не по душе, хочется опять податься на строительство, тем более что уже имеется опыт. Как бы между прочим осведомился, хорошо ли справляется со своими обязанностями главный инженер Чарвака.

Караджан пристально посмотрел на собеседника. Хазратов не отвел взгляда, и они несколько секунд изучали друг друга. Караджан понял, что Хазратов метит к ним в главные инженеры и выбрал его в пособники…

Караджан усмехнулся, вспомнив чьи-то слова: «Хазратов заранее устилает ковром дорожку, по которой ему придется идти». На Чарвак его влечет возможность отхватить еще одну награду, не иначе.

Словом, узнав о намерениях Хазратова, гость не выказал того восторга, которого хозяин, видимо, ожидал. Но и отговаривать не стал. Это было бы напрасно. Если Хазратов решил перейти в Чарвак, то перейдет. Мнение и тысячи Мингбаевых для него — копейка. Один из сослуживцев Хазратова, выскочив из его кабинета, в сердцах сказал о нем: «Этот человек, точно шмель, наткнувшийся на стекло, будет биться головой и жужжать, жужжать, пока кто-нибудь, потеряв терпение, не откроет окно; а вылетая, он непременно его ужалит…»

— Порекомендуйте меня своему приятелю Шишкину. Ну, и скажите несколько соответствующих слов, — сказал напрямик Хазратов. — А остальное я улажу сам.

— Всему свой черед. Даже муку на мельнице мелют по очереди, — неопределенно ответил Караджан и сам налил в рюмки. — За талантливых инженеров!

— За башковитых инженеров, — поддержал Хазратов, видимо вкладывая в это слово больший смысл.

И хозяин дома, и гость вскоре захмелели. Опьянев, Хазратов становился очень разговорчивым. Он поведал Караджану, «оторванному от цивилизованного мира», новости о Бермудском треугольнике и «летающих тарелках». Его переполняла любовь к гостю, и, не будь между ними стола, он полез бы к нему целоваться. Он оглянулся на кухонную дверь и, понизив голос почти до шепота, завел разговор о женщинах.