Че Гевара

Особенно благоприятную почву китайская ультрареволюционная пропаганда находила именно в Латинской Америке. Если русские советовали местным компартиям создавать и укреплять организационную структуру, вести массовую пропаганду среди населения, особенно среди рабочих, то китайцы говорили: нечего ждать роста массового сознания, беритесь за оружие. Короче, «винтовка рождает власть». Ясно, что такой лихой подход был особенно популярен среди молодежи, прежде всего студенческой. То, что из-за такого авантюризма могут погибнуть плохо подготовленные к вооруженной борьбе, только начинавшие жить люди, «великого кормчего» мало волновало. Вскоре он так же легко бросит в топку хаоса «культурной революции» миллионы молодых китайцев.

Мао скромно считал китайскую революцию новым словом в марксизме. Мол, движущей силой этой революции в Китае был не рабочий класс, как учили Маркс и Ленин, а крестьянство, а значит, именно китайский, а не советский путь должен применяться во всех развивающихся странах, где просто мало промышленных рабочих. Это опять-таки находило отклик среди латиноамериканских революционеров — зачем ждать индустриализации страны и появления пролетариата, если можно уже сейчас взять власть вооруженным путем, опираясь на крестьянство.

Идея об уникальности китайского пути к социализму импонировала Че хотя бы потому, что он считал уникальной и кубинскую революцию. Вспомним беседу Фиделя и Че с Микояном на сей счет. Кроме того, революционная риторика Мао и «коммунизация» китайского сельского хозяйства казались Че гигантскими шагами к коммунизму. А в СССР в это время Хрущев отказывался от моральных стимулов в пользу материальных, и это Че не нравилось. Если цель жизни советских людей состоит в приобретении материальных благ типа квартиры, автомобиля или финского сервелата, то зачем же было вообще делать революцию? Ведь такие же цели преследует и «капиталистический» человек.

Таким образом, Че ехал в Китай с большими ожиданиями, надеясь увидеть более свежий, более революционный социализм, чем в Советском Союзе. Кроме этого, Че считал Сталина и Мао крупнейшими теоретиками социализма современности (Хрущев, человек практического склада, на этот титул явно не тянул) и давно мечтал познакомиться лично с «великим кормчим» (Сталин был уже мертв). Именно труды Сталина сделали Эрнесто Гевару марксистом, и он не одобрял начатой Хрущевым кампании по критике культа личности. Демонстративно защищал Сталина и Мао, хотя на самом деле ненавидел этого человека, о чем не раз говорил в узком кругу китайских партийных руководителей.

Но Че не знал всей этой подноготной и ехал на встречу к Мао как к великому и принципиальному теоретику социализма. Его поездка была хорошо подготовлена дипломатически —28 сентября 1960 года Куба — первая страна Западного полушария — признала КНР и установила с ней дипломатические отношения. Все остальные государства Латинской Америки вслед за США продолжали считать «Китаем» гоминьдановский режим на Тайване, который вопреки протестам СССР и его союзников занимал место в Совете Безопасности ООН.

Че встретился с Мао 19 ноября 1960 года²⁶⁵. «Великий кормчий» в отличие от радушного и искреннего Хрущева вел себя с кубинским гостем как умудренный годами учитель с нерадивым учеником (хотя так надменно Мао разговаривал и с Хрущевым — ведь ни один мировой лидер не годился ему в подметки).

Че был поражен, когда «революционер» Мао стал советовать Кубе не трогать национальную буржуазию. Че пришлось оправдываться, что национальная буржуазия сама первая начала борьбу против революции. Интересовался главный китайский коммунист и тем, какую компенсацию получили американские предприниматели за свое национализированное имущество. Да и вообще, продолжал Мао, есть смысл потерпеть присутствие на Кубе некоторых «империалистических компаний».

В отношении Латинской Америки Мао высказал… опасения, как бы на нее плохо не повлиял пример Кубы. И опять пекся о буржуазии — если Куба будет слишком форсировать социалистические реформы, то это отпугнет латиноамериканскую «прогрессивную» буржуазию. Вот, мол, мы в Китае не трогали буржуазию целых семь лет. Дальше Мао вообще дошел до того, что заявил: исчезновение кубинской национальной буржуазии выгодно США (!). Тут Че уже стал прямо возражать — буржуазия во всей Латинской Америке, в том числе и на Кубе, тесно связана именно с США. Зачем же ее обхаживать?

Как и в случае с Югославией, левая фраза закономерно родила правую политику. Хорошо, что Че уже не увидел дружбы Мао с Никсоном и Пиночетом и попытку «великого кормчего» заблокировать поставки советской помощи борющемуся Вьетнаму.

Мао (бесспорно, хитрый собеседник) решил (с оглядкой на Москву) заручиться поддержкой кубинского гостя в отношении своей теории о крестьянстве как движущей силы революции в развивающихся странах, а заодно и польстить «уникальности» кубинцев: