Че Гевара

В 1959 году во всей сахарной промышленности Кубы (а это была основа кубинской экономики) работали всего 50 инженеров. В других отраслях положение с квалифицированными техническими кадрами было еще хуже. Все инженерные должности занимали в основном американцы, которые к концу 1960 года уже покинули Кубу. Без скорейшей подготовки национальных кадров можно было не только забыть о любой индустриализации — грозили остановиться уже построенные на Кубе предприятия (на что, собственно, и рассчитывали в Вашингтоне).

Поэтому во время визита Че было подписано межправительственное соглашение о подготовке кадров, согласно которому советские вузы уже со следующего учебного года должны были принять 300 кубинских студентов для обучения по инженерным специальностям и еще 100 студентов — будущих научных работников. 400 кубинцев должны были получить на советских предприятиях специальности техников и квалифицированных рабочих.

Таким образом, визит Че в СССР в ноябре 1960 года оказался не просто успешным — в ходе переговоров были заложены основы совершенно новой кубинской экономики, чего так страстно желал Эрнесто Гевара. Уже в 1961 году СССР вышел на первое место среди торговых партнеров Кубы. Если в 1960 году советско-кубинский товарооборот составил 160,6 миллиона рублей (в 1959 году — 6,7 миллиона), то в 1961-м — уже 539 миллионов.

СССР своим импортом оперативно «закрыл» отмену американской квоты на закупку кубинского сахара[162].

Из Москвы Че отправился в Пекин, и за этой поездкой с особым вниманием следили не только в Вашингтоне, но и в Москве.

В 1960 году уже явно обозначился грядущий идеологический разрыв между КПСС и компартией Китая, хотя на официальном уровне формально еще говорили о «братских связях», а ЦРУ использовало в отношении соцлагеря термин «китайско-советский блок».

Отношения с Москвой целенаправленно обострял Мао. После смерти Сталина, которого он уважал и побаивался, китайский «великий кормчий» считал себя, а не «слабака» Хрущева лидером мирового коммунистического движения. А для обоснования этого лидерства должны были быть претензии на теоретическую уникальность самого Мао и китайского социализма.

То есть китайский лидер уверенно шел по пути Иосипа Броз Тито — когда тот порвал с Москвой, ему надо было доказать и своему народу, и мировому сообществу, что этот разрыв не случаен и не коренится в банальном стремлении сохранить власть. Поэтому Тито поручил главному идеологу югославской компартии Миловану Джиласу изобрести такой социализм, который отличался бы от советского, но опирался бы на теорию Маркса. То есть надо было доказать, что советский социализм отошел от марксизма, а югославский — нет.

Джилас ухватился за термин «социалистическое самоуправление», хотя Маркс относил его уже к коммунисти-чес кому обществу. Тито счел «самоуправление» удачным ходом — тем самым югославский самоуправленческий социализм оказывался вроде бы ближе к коммунизму, чем советский. К тому же можно было бичевать Москву за излишний государственный бюрократизм — в Югославии-де он попросту невозможен, ведь все заводы в руках трудовых коллективов. На самом деле коммунистическое «самоуправление» привело в Югославии к фактической реставрации капитализма. Принадлежавшие трудовым коллективам заводы работали на рыночных началах, и им было абсолютно все равно, что происходило на других заводах. Уже скоро «коммунистическая» Югославия жила за счет западных кредитов, западных туристов и оттока своей рабочей силы в ФРГ.

Мао решил обойти СССР «слева». Если Москва говорила о мирном сосуществовании, то Пекин предрекал неизбежную третью мировую войну, в которой победит социализм. При этом Мао, прожженный циник, всегда презиравший людей, был не прочь «пожертвовать» сотней-другой миллионов китайцев ради торжества социализма во всемирном масштабе. На самом деле, конечно, он считал, что после ядерного смерча погибнут как раз русские и американцы, а Китай будет править миром. В 1958 году Мао уже предлагал Хрущеву совместными усилиями «освободить» Тайвань, прекрасно понимая, что это приведет к ядерной войне между СССР и США. Ее он, собственно, и добивался.

Мао хотел войны еще и по внутриполитическим соображениям. Его широко разрекламированный «большой скачок», в ходе которого предполагалось перегнать по производству зерна СССР, а по стали — Англию, не просто позорно провалился. Китай был охвачен голодом, погибли миллионы человек. Загнанные в коммуны крестьяне ели землю и отдавали на дорогах детей первому встречному, чтобы они не умерли от недоедания. В китайском руководстве впервые зазвучала публичная критика «председателя» Мао. В этих условиях любой международный кризис позволял Мао удержаться на плаву и консолидировать свою пошатнувшуюся власть.

В отношении международного коммунистического движения китайцы выступали с архиреволюционных позиций, что не могло не импонировать Че. Ведь он, будучи в отличие от Мао человеком кристальной честности, поначалу принимал революционную риторику Пекина за чистую монету.