Че Гевара

В августе 1960 года на Кубу приехал известный в то время французский экономист-аграрник Рене Дюмон. Он рекомендовал Че (который всегда внимательно и уважительно выслушивал любые мнения, даже те, с которыми был не согласен) ввести рыночный механизм управления в госсекторе с опорой на прибыль предприятий и материальные стимулы для работников.

Но Че от «либерманизма» категорически отказался.

Тем более что, в отличие от Китая, экономический смысл в обобществлении кубинского сельского хозяйства (промышленность тогда еще была в частных руках) был. Основой кубинской аграрной экономики были плантации сахарного тростника, которые уже сами по себе предполагали большое, а не мелкое крестьянское хозяйство (каковым оно было в 1917 году в России и в 1957 году в Китае). Когда в 1959–1960 годах латифундии, принадлежавшие местным олигархам и американским компаниям, были национализированы, стало ясно, что нет смысла делить большие плантации на мелкие участки и передавать крестьянам. Ведь крестьяне стали бы выращивать отнюдь не тростник, а необходимые им самим продукты, например бобы. А это означало, что Куба лишилась бы 80 процентов экспортной выручки.

Кстати, то же самое касалось плантаций риса — основного продукта питания кубинцев: делить эти плантации на мелкие участки не имело никакого агротехнического и экономического смысла.

Поэтому после аграрной реформы 1959 года собственность на землю осталась за государством, а на когда-то частных плантациях тростника возникли кооперативы (то есть с точки зрения собственности — советские колхозы). Таким образом, на Кубе, в отличие от СССР, коллективизация сельского хозяйства предшествовала национализации промышленности.

12 января 1961 года по декрету ИНРА появились кубинские совхозы — «народные фермы» (granjas del pueblo — животноводство), «сахарные фермы» (выращивали сахарный тростник, появились в августе 1962 года) и государственные хозяйства (fincas estatales). Таким образом, с точки зрения Че, после национализации промышленности в конце 1960 года и создания госхозов на селе необходимость в товарном производстве практически отпала.

Итак, Че пришел на пост министра с давно сформулированными и многократно проверенными в теоретических дискуссиях с соратниками взглядами на теоретические основы новой кубинской экономики.

Еще будучи директором Национального банка[188], Че проявил себя с самой лучшей стороны как талантливый администратор. Он не стеснялся опираться на опыт профессионалов, даже если они открыто говорили, что не разделяют идеалов революции.

Че быстро и эффективно навел порядок в стоявшей на краю пропасти кубинской финансовой системе.

К моменту бегства из страны Батисты валютные резервы Кубы сократились на 79,4 процента по сравнению с 1952 годом — с 534 до 111 миллионов долларов. Во время революции Батиста и его клевреты прихватили с собой в эмиграцию еще несколько десятков миллионов долларов. Национальный банк Кубы был в начале 1959 года техническим банкротом, так как его резервы не покрывали предписанных по закону 25 процентов его иностранных обязательств. Че вспоминал: «Когда мы взяли власть, Батиста украл все, что мог, все деньги, все резервы страны. У нас не было капитала… национальные резервы оказались разворованными»³⁰².

Государственный долг Кубы на 1 января 1959 года составлял фантастически огромную сумму — 1,24 миллиарда песо (тогда один песо был равен доллару). Причем его «накопил» Батиста — в 1952 году задолженность не превышала 177 миллионов песо. У государства активно «занимали» и сам диктатор, и его приближенные, после чего деньги обычно переправлялись в Майами. Эти средства могли в любой момент вернуться и ввергнуть Кубу в гиперинфляцию, так как были ничем не обеспечены.

Надо было действовать — и действовать быстро.

В апреле 1959 года из обращения были изъяты банкноты в 1000 и 500 песо, которые обычно были на руках у очень богатых людей. И эти люди (как правило, связанные с диктатурой) страстно желали поскорее обменять их на доллары и вывезти из страны. В сентябре того же года спекуляция валютой была объявлена на Кубе уголовным преступлением.

Однако до назначения Че президентом Нацбанка все эти меры осуществлялись недостаточно жестко.

Когда Че предложил экономисту Сальвадору Вильеке занять пост своего заместителя в Национальном банке, тот не на шутку испугался и ответил: «Я ничего не знаю о банках». Че только улыбнулся: «И я тоже, но я президент. Если революция назначает тебя на какой-нибудь пост, не остается ничего другого, как соглашаться, начинать учиться и работать как следует»³⁰³.

Из банка уволились и эмигрировали все топ-менеджеры[189], в то время как рядовые сотрудники симпатизировали революции. Им сразу понравился Че, подкупив взвешенностью принятия решений, методичностью и хорошей организацией рабочего процесса. При этом Че в одном из выступлений извинился перед сотрудниками за свой язык — часто гораздо более пламенный, чем подобает финансисту.