Че Гевара. Важна только революция

Почему же Гутьеррес Барриос помог кубинцу? Ну, помимо всего прочего, он, как и многие другие, подпал под обаяние личности Кастро. Многие годы спустя, в одном интервью, бывший полицейский признался, что с самого начала симпатизировал Кастро. «Во-первых, потому, что мы были ровесниками, во-вторых, мне импонировали его идеалы и убежденность. Фидель умеет повести за собой. А в то время было очевидно, что путей у него только два: победить в революции или погибнуть… Эти причины объясняют, почему с самого начала между нами возникли теплые отношения… Я никогда не считал Кастро преступником, для меня он был человеком с идеалами, желающим свергнуть диктатуру, и преступление его состояло лишь в том, что он нарушил миграционные законы моей страны».

Учитывая также и то, что мексиканские патриоты (а в их стране революция произошла всего за четыре десятилетия до того) не чувствовали большой симпатии к своим североамериканским соседям, вечно сующим нос в их дела, в поступке Гутьерреса Барриоса нет ничего удивительного: желание подложить свинью американцам вполне могло сыграть здесь свою роль. Впоследствии, на протяжении своей долгой карьеры начальника мексиканской тайной полиции, Гутьеррес Барриос оказывал помощь многим другим латиноамериканским революционерам, бежавшим из своих стран, причем среди них были и такие, кого разыскивал Вашингтон.

В тот же день, 15 июля, когда Фидель сделал свое второе публичное заявление, Эрнесто написал резкий ответ на письмо матери. Судя по всему, она спрашивала сына, зачем он связался с Фиделем Кастро, и задавала вопрос, почему другие арестованные после голодовки были отпущены, а он нет. Эрнесто ответил ей, что ему, как и Калисто, возможно, придется остаться в тюрьме и после освобождения Фиделя, потому что у них единственных не в порядке миграционные документы. А как только его освободят, он уедет из Мексики в одну из соседних стран и будет ждать приказов Фиделя, чтобы быть «наготове, как только мои услуги понадобятся».

«Я не Христос и не филантроп, мадам, я полная противоположность Христу… Я борюсь за то, во что верю, любым оружием, которое у меня есть… Меня ужасают твое непонимание и твои призывы к умеренности и заботе о себе… то есть к тому, что я считаю самыми отвратительными качествами, которые могут быть у человека. Я не просто не умерен, я постараюсь никогда не стать таковым, а когда пойму, что священное пламя внутри меня сменилось робким огоньком, я буду блевать на свое дерьмо. Ты призываешь меня к умеренному эгоизму, то есть к безудержному и жуткому индивидуализму… знай же, что я многое сделал, чтобы избавиться от этих качеств…

За эти дни в тюрьме и раньше, на учениях, я стал единым целым с моими товарищами… Понятие «я» исчезло, его сменило понятие «мы». Пусть это коммунистическое клише… но это было (и есть) так прекрасно — ощутить, как уходит "я"». Сменяя тон, Гевара шутит: «Пятна на почтовой бумаге не кровь, а томатный сок». Затем он продолжает: «Глубокая ошибка с твоей стороны считать, что великие изобретения и шедевры искусства рождаются из «умеренности» или "умеренного эгоизма". Для всего великого нужна страсть, а в деле революции страсть и безрассудство требуются в огромном количестве».

Анализируя собственные чувства, Эрнесто завершает письмо словами, свидетельствующими об изменившихся отношениях с матерью: «Но прежде всего я думаю о том, что боль, боль матери, которая стареет и хочет видеть своего сына живым, заслуживает уважения, и я должен быть внимателен к ней, и я хочу быть внимательным к ней…» Он подписал письмо своим новым именем: «Твой сын Че».

Че не рассказал матери о том, что сам был виноват в том, что его заключение затянулось. В конце концов это было для Гевары не так важно, как будущее кубинской революции, а самым главным сейчас было освобождение Фиделя, чтобы борьба могла продолжаться.

Однако Фиделя не освободили 16 июля, а продержали в тюрьме, пока не окончился Панамский саммит. Успокоенный, Батиста приехал на встречу, и 22 июля собравшиеся президенты подписали совместную декларацию, согласно которой все полушарие должно было принять прозападный курс политического и экономического развития. Пока Эйзенхауэр проводил время в обществе военных диктаторов, адвокаты Фиделя отправились на встречу с Ласаро Карденасом, бывшим президентом Мексики и инициатором аграрной реформы. Карденас с пониманием отнесся к делу и пообещал воспользоваться своим влиянием и поговорить по поводу Фиделя с президентом Адольфо Руисом Кортинесом. Это принесло свои плоды, и 24 июля Фидель был наконец освобожден, с условием, что он должен покинуть страну в течение двух недель.