Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война

И хотя, как и в других местах бывшего Советского Союза, бывшие коммунистические чиновники на Северном Кавказе сами стали на националистские позиции, чтобы остаться у власти, их природные осторожность и прагматизм, а также плодотворные связи с властными элитами в Москве удержали их от следования опасному пути полной независимости. Ельцинская администрация также относилась к коренным северокавказским элитам с заботой и пониманием, распределяя среди них финансовые субсидии и предоставляя им некоторую долю реальной или, по крайней мере, потенциальной центральной власти, поскольку главы регионов одновременно являлись членами верхней палаты парламента – Совета Федерации.

Показателем того, что ельцинская администрация хорошо осознает необходимость добиваться расположения северокавказских лидеров, является ее отношение к дагестанскому политику Рамазану Абдулатипову[62].

Несмотря на то что на протяжении 1993 года Абдулатипов был активным сторонником оппозиционного парламента (хотя он осмотрительно отступил перед финальной яростной схваткой в октябре), каких-либо попыток наказать его не предпринималось, а чиновники из администрации президента вскоре вновь искали его помощи в северокавказских делах. Эта ставка окупилась. Когда ельцинская администрация выступила против Чечни зимой 1994/1995 года, Абдулатипов публично поддержал эту операцию и помог сделать так, чтобы антироссийская агитация среди чеченцев в Дагестане не распространялась на другие национальности в этой республике.

Ельцин также проводил политику назначения на Северный Кавказ людей, имевших опыт работы в этом регионе, таких как Сергей Шахрай и Николай Егоров (бывший губернатор и коммунистический начальник в Краснодаре), чтобы они брали на себя ответственность за «национальный вопрос» в России. Несмотря на то что для российской политики в Чечне такие назначения были категорически безуспешны, они выступали еще одним фактором, обеспечивавшим сохранение тесных связей (лояльных) северо-кавказских лидеров с руководством в Москве.

Причины осторожности в использовании этнической мобилизации старыми режимами, как и причины отсутствия успехов у радикальных националистских движений на большей части Северного Кавказа очевидны и непреодолимы. Они имеют экономический, религиозный и, что самое важное, демографический характер. В экономическом смысле все северокавказские республики, за исключением Чечни, не имеют значительных собственных природных ресурсов и поэтому входят в число российских регионов, которые сильно зависят от субсидий Москвы. Республика Адыгея с ее нефтью считалась исключением, но ее резервы к настоящему времени почти полностью истощены[63]. Экономики Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии в советские времена привыкли к особенной значимости туристической отрасли, но она испытала серьезный спад вместе с развалом советской системы массовых организованных туров. Репутация Кавказа как небезопасного и криминального места привела к тому, что, за исключением немногих дерзких скалолазов, эти республики очень мало преуспели в привлечении западных туристов, в то время как русские нувориши предпочитали ездить отдыхать на Запад.

Кроме того, за исключением Дагестана, примыкающего к Каспийскому морю, и Северной Осетии, лежащей на пути главного наземного маршрута в Грузию, все республики Северного Кавказа фактически окружены территорией России, а их южные границы упираются в непроходимый барьер Большого Кавказского хребта. Это делает их полностью зависимыми от транспортных связей с Россией и тем самым очень уязвимыми к российской блокаде в случае попытки отделиться от России.

С точки зрения религии и культуры, изображение Северного Кавказа как однообразно мусульманского региона требует серьезных оговорок. Мусульманские нации западного и восточного регионов Кавказа имеют очень разный религиозный облик, а между ними находятся осетины – главным образом христиане. Западные кавказцы, будь то черкесские (абхазы, кабардинцы, адыгейцы, черкесы, абазины) или тюркские (карачаевцы и балкарцы) народы, до совсем недавнего времени оставались главным образом анимистами по своим религиозным практикам. В раннем Средневековье некоторые из них поверхностно приняли христианство сначала от Византии, а затем от Москвы, а кабардинские князья породнились с русской знатью⁶⁵.