Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война

Война – это прежде всего социологическое искусство, а искусство войны улучшается настолько медленно, что принципы Александра Македонского по-прежнему общеприняты. Искусство смены оружия меняется быстро – искусство обращения с людьми, которые это оружие используют, меняется гораздо медленнее…

В последующих главах будут описаны действия некоторых людей, которые полагались исключительно на огнестрельное оружие, но у них не было отваги или проницательности сблизиться с врагом на расстояние удара… Огневое сражение из любви к искусству – это едва ли более чем атлетический конкурс. Оно не входит в какие-либо образцы подлинной войны, в нём нет жизни, поскольку оно тщетно; его едва ли можно назвать сражением. Свою волю врагу навязывает именно удар или угроза удара. Победитель в огневом сражении по-прежнему удален от своей цели. Победитель в прямой схватке находится рядом с ней.

Гарри Хольберт Тёрни-Хай. Примитивная война, ее практики и понятия[65]

Плохое планирование и моральная трусость: первые три недели войны

Первая неделя Чеченской войны стала одним из самых критических моментов в истории ельцинской администрации, а на деле – ив истории современной России, в некотором смысле сопоставимым по своей значимости с разгромом консервативного лагеря в августе 1991 года и парламентским «мятежом» в октябре 1993 года. Так можно утверждать потому, что на протяжении нескольких дней казалось реально возможным, что единство российской армии надломится, а вместе с ним – подчинение младшего командного состава Министерству обороны и соблюдение военной иерархии. Если бы это произошло, то Россия сделала бы значительный шаг в направлении Латинской Америки не просто в экономическом и социальном смысле, а еще и в политическом, с государственными переворотами и военными мятежами (pronunciamentos).

Если бы это произошло, то главным действующим лицом во всех событиях стал бы нос[66], действительно игравший очень важную роль в истории, причем еще задолго до Клеопатры¹. В нашем случае этот нос принадлежал Борису Ельцину, хотя и не был ни столь же длинным, ни столь же прекрасным, как легендарный нос египетской царицы. Кроме того, роль Ельцина была пассивной, а не активной: на второй неделе декабря 1994 года президентская администрация объявила, что ему придется лечь в больницу для хирургической операции на носовой перегородке, и на протяжении нескольких дней Ельцин был недоступен и не издавал никаких распоряжений по вводу войск в Чечню, начавшемуся 11 декабря. В действительности вплоть до 28 декабря, то есть в течение двух с половиной недель после начала войны, он даже не делал телевизионного обращения к российскому народу с объяснением этого решения. Более того, первые 18 месяцев войны Ельцин не посещал войска в Чечне, несмотря на то что в 1995 году он проводил отпуск всего в сотне миль оттуда – в санатории под Пятигорском.

Эта явная, нелепая и недостойная попытка уйти от ответственности (все эти слова я слышал в то время из уст российских офицеров) в декабре 1994 года оказала ужасающее воздействие на дух российских сил, участвовавших в операции, и стала одной из причин возникновения ситуации, близкой к мятежу, в западной колонне войск под командованием генерала Ивана Бабичева, продвигавшейся через Ингушетию. Эта колонна уже натолкнулась на неожиданное противодействие со стороны ингушского гражданского населения (некоторые лица были вооружены), которое блокировало дороги и окружало российскую технику, уничтожив несколько ее единиц. 13 декабря колонна добралась до села Давыденко на главной дороге по направлению к Грозному, когда против нее вышла толпа чеченских женщин, которые исполняли на дороге зикр и говорили солдатам, что дальше им придется проехать по их телам. В этот момент Бабичев при поддержке совета офицеров объявил (я лично присутствовал при этом), что он не будет убивать гражданское население, и отказался идти дальше.