Чего мужчины не знают

«Ваша честь,

В связи с убийством я хотел заявить, что я важный свидетель. Я не гонюсь за деньгами и мне не нужно свидетельского вознаграждения. Я хочу послужить интересам правосудия, потому что знаю настоящего убийцу. Видел его собственными глазами. Сейчас я в суде. Готов выступить, как только вы вызовете меня. В ожидании вашего уважаемого внимания остаюсь

Мартин Керн»

Дросте был знаком с цветистым стилем, которым выражались письменно малообразованные люди. Он улыбнулся и пожал плечами, а затем передал письмо соседям. У него не было ни малейшего желания дать возможность еще одному свидетелю поболтать без всякой цели. Последовал короткий спор, и дама среди присяжных очень взволновалась. По-видимому, она считала, что допрос этого нового, добровольно вызвавшегося свидетеля изменит всю несчастную семейную историю Руппов, превратит ее, вместе со свекровью и крысиным мором в блаженную, небесно-голубую картину, и что настоящий, черный злодей-убийца появится откуда-то с совсем неожиданной стороны. Она впервые приняла участие в суде, жаждала сенсаций и с удовольствием продлила бы дело еще на две недели. Дросте глубоко вздохнул и в зале суда начались поиски Мартина Керна. Мартин Керн оказался худощавым пожилым человеком с искусственным стеклянным глазом, который, как он воспользовался случаем заявить, когда записывались данные о его личности, он «заработал» во время войны. Его не привели к присяге, что, по-видимому, очень оскорбило его, но просто велели рассказать, что он знает. После этого Мартин Керн заявил, что он видел обвиняемого, Руппа, в вечер или вернее в ночь на 14 октября и что тогда у Руппа был при себе пакетик, в котором мог находиться только крысиный мор. После краткого перекрестного допроса выяснилось, что его утверждение относительно крысиного яда было чистейшим, лишенным всякого основания предположением. Но во всяком случае благодаря его показаниям, удалось выяснить одно – что Рупп ночью 14 октября побывал в пивной вдовы Онхаузен на Риттергассе. Мартин Керн служил там короткое время в качестве бармена, часто видел там Руппа и, по-видимому, питал к нему глубокую и совершенно беспричинную ненависть. Он хорошо запомнил эту ночь потому, что был уволен на следующий день, 15 октября.

Во время перекрестного допроса Рупп, наконец, признал, что это было действительно так. Он действительно был в пивной «Голубой ёж». Пакетик который видел свидетель, был бутылочкой лекарства, которое прописали его матери в бесплатной амбулатории. Приятель угостил его стаканчиком, а потом он отправился в Тиргартен, чтобы переночевать на скамейке.

– А этот приятель тоже уехал в Виттенберг? – саркастически осведомился прокурор.

Дросте посмотрел на письмо свидетеля, лежавшее перед ним. Он сплошь покрыл его рисунками виноградных кистей. Искоса он стал наблюдать за фрау Рупп, очнувшуюся от своей летаргии. Она побледнела и от этого казалось, что на ее лице еще больше веснушек чем обычно. Она что-то шептала защитнику и качала головой. Ее лицо было искажено как от боли, и она прижимала руку к боку, словно нестерпимо страдая.

«Будем надеяться, что она не вздумает рожать в суде», – подумал Дросте. Он чувствовал, что в воздухе висит что-то, что он мог только ощутить, но не мог понять. Было уже больше пяти часов, и он закрыл заседание.

– Обвиняемая устала, – заявил он, бросив извиняющийся взгляд в сторону скамьи прессы. – Завтра мы приступим к заключительным речам.

Он удивился сам себе и своему неуклюжему образу речи с недавних пор. Он был эстетом и любил красоту, культурную утонченность, книги, музыку, мягкую и беспомощную нежность Эвелины. С грустью в глазах он посмотрел на фрау Рупп, которая без всякого выражения, в полной забывчивости глядела на свои руки. Надзирательнице пришлось взять ее за плечо, прежде чем она сообразила, что теперь ей нужно уйти. Зала суда очищалась быстро, как театр после скверной пьесы. Дросте обрадовался, найдя Марианну, когда вернулся домой. В передней пахло цветной капустой Вероника снова оставила дверь в кухню открытой.