Чего мужчины не знают

Дросте выглянул и увидел пивную «Голубой ёж». Это была маленькая пивная в погребке, выглядевшая как тысячи других берлинских пивных. Спускаясь по четырем ступенькам вниз, судья уже жалел о своей экспедиции в северную часть Берлина. Она была просто результатом переутомления, так сказать, идеей лунатика. Полированная дверь была закрыта желтоватой занавеской. Когда Дросте вошел, его встретил характерный запах холодной жареной картошки, пролитого пива и застарелого сигарного дыма. В первой комнате помещалась стойка. За покрытым цинком прилавком стоял трактирщик, разливавший пиво. Это был здоровенный толстый парень с обнаженными до локтя мускулистыми, татуированными руками. Он очень напоминал Руппа не лицом, но общим типом. Около стойки стояло несколько человек. Дросте смущенно бросил им «добрый вечер» – и быстро прошел на половину, предназначенную для более чистой публики. В ней было пять столов: круглый посередине комнаты, длинный у стены и три других, маленьких, расставленных как попало, где было место. За двумя играли в карты. На длинном стоял род клубного символа – чугунная статуэтка юноши, державшего флаг. За этим столом сидели очевидно, завсегдатаи из зажиточных рабочих, рассказывавшие анекдоты и толковавшие о политике. Дросте сел за свободный столик и заказал бокал пива. Грязный, ужасающе косивший лакей принес ему пиво. Скоро пришли еще три человека, и уселись за круглым столом.

– Фрау Онхаузен! – позвал один из них.

В ответ на это в задней стене комнаты раскрылась дверь, завешенная занавеской из клетчатой красной бумажной ткани, и в залу вошла хозяйка пивной. Фрау Онхаузен была полной и миловидной особой лет тридцати пяти. Она была женственна почти до непристойности и, по-видимому, сама того не сознавала. Все в ней было округлостями, ямочками, кожей, сексуальностью. Она была одета лучше, чем можно было ожидать от женщины ее положения. Все мужчины устремили на нее глаза. Она приветствовала троих за круглым столом и, разговаривая с двумя, положила руку на плечо третьего. Затем она направилась к клубному столу, где, очевидно, дополнила их анекдоты. Один из сидевших в восторге захлопал рукой по столу, а другой, старший и более тощий, чуть не задохся от смеха. Дросте следил за ними из под приспущенных век, пока его зрачки сузившись не превратились в булавочные головки. В фрау Онхаузен не было ничего намеренно возбуждающего – ее любезности с клиентами были всего лишь частью ее дела и, тем не менее, они производили впечатление нескромности.

Дросте глядел вслед полной фигуре, остановившейся на минуту на пороге, на пути в первую комнату. Для Дросте в этой полноте, в этой самоуверенной жадности к жизни было что-то отталкивающее, как в резком, заглушающем все другое запахе или чересчур кричащем цвете. Но несмотря на это, он нагнулся вперед, глядя поверх бокала пива в первую комнату. Теперь фрау Онхаузен остановилась около трактирщика. Она стояла, слегка перекачиваясь с ноги на ногу, почти грациозная, несмотря на свою громоздкость. Она с улыбкой глядела вниз, на руку трактирщика. Это была улыбка праздной и пресыщенной женщины, следящей за игрой маленьких животных. У Дросте захватило дух. Эта женщина и трактирщик. Эта женщина и Рупп. Он снова медленно вздохнул и закашлялся. Его горло болело. Он быстро выпил пиво, наслаждаясь его прохладой и горечью, затем заплатил и вышел. Он знал, что ему нужно было сделать завтра.

7. Пятница. Он