Читаем Чехия. Инструкция по эксплуатации полностью

Зато мы получили время для своих типичных размышлений: о Вацлавах, о Славниковицах и вообще обо всем. В том числе — и о сливах, поскольку, учитывая столько проведенных на воле осенних месяцев, в этом не было ничего странного. В каком-то из весьма солнечных сентябрей мы на юге должны были изобрести бухты (buchta) — дрожжевые пончики с начинкой. Чтобы посвятить их святому Вацлаву, возможно, как раз здесь, в Непомуке. Наверняка, в то время, когда память о двух великих убийствах — вацлавском и славниковицком — наконец-то стерлась, и этот чудовищный день 28 сентября сделался праздником чешского единства… Так что снова мы обжирались и напивались без меры, но на этот раз — уже ради высшей цели и за всеобщее дело.

Но и здесь было немного чужого вдохновения. Адальберта приезжали почитать к нам еще и баварцы — монахи, господа и крестьяне. И у одного из них, наверняка, имел с собой нечто wuchtig. Нечто такое, что можно съесть, что имеется под рукой, нечто такое, что следовало вылепить с применением силы (Wucht), а потом забросить на противень. Eine Wuchtel или же buchta — пончик, дрожжевая булочка! Если не ошибаюсь, то именно форма и тщательность изготовления данного блюда нас так увлекали. Через желудок можно попасть не только в сердце, но так же и достичь веры. И уж наверняка фиксируется она там намного лучше, чем посредством постов, наказаний и анафем.

Так что вокруг первого "Wuchtelmanna", пана "Вухты-Бухты", собралось множество чехов. Да, да — чехов, потому что вместе с упадком Славниковицов наша идентичность сделала огромный шаг вперед. Здешние очешенные подданные, словно сорока на блестяшку глядели на крупные "вухты" и наслаждались их запахом. И вдобавок — небывалое дело! — якобы расхваливали креативное трудолюбие немцев! Пока, в конце концов, некто — может это вообще был первый их наших рационализаторов, первый из ремонтников нашего земного шара — стукнул себя по лбу и сказал: "Замечательно, пан Бухта, превосходно, но чего-то этому не хватает…". И, говоря это, взял в руку одну из освященных сливок, сунул ее вовнутрь тестяного шара и прибавил: "А вот это как раз есть бухта, которую я только что придумал. И делайте так в память обо мне!".

И одними только сливами дело не обошлось. Очень скоро появились пончики с творогом и с маком, но вот со сливами — а еще лучше, с повидлом, die Powidlbuchteln — были самыми лучшими. Ну и, естественно, наиболее чешскими.

Могу поспорить, что и молодой Велфин — впоследствии, Ян Непомуцен — отправился отсюда в Прагу с узелком "бухт" на плече. Его чешская мама (папаша был немцем, монахом-цистецианцем, которые построили здесь монастырь и жили среди нас) наверняка не позволила, чтобы сыночек отправился в мир широкий без патриотического провианта. Широкий же мир привлекал его гораздо сильнее всех этих "бухт", так что юный студент, устроившись в Карловом Университете, желал получить образование где-то еще дальше. Слишком бедным он быть не мог, отец наверняка был сельским старостой, но у сынка наверняка должны были иметься спонсоры. Другими словами, талант, который был замечен. Был он, вроде как, красивым, худощавым юношей. Может быть когда-нибудь, в недалеком будущем, можно будет реконструировать его внешность на основании компьютерного анализа черепа из могилы на Градчанах. Компьютер такое умеет, несмотря на все переломанные кости и следы пыток.

Ioannis, Velfini filius et transmontanus — Иоанн, сын Вельфина, из страны за горами (Альпами) — так записали его в Падуе, где он радовался жизни в тамошней alma mater. И его действительно должны были любить, похоже, как человека щедрого, потому что жадину и недоумка на должность ректора не избрали бы. Да и он сам, наверняка, любил ту страну. Из Италии он вернулся только лишь через пять лет, познав пять языков, переполненный различными планами. И на минуточку он сделался генеральным викарием, а потом исповедником самой королевы. Эта роль и привела его к конфликту с королем, который ссорился с римским папой и его людьми в Праге. В этом споре Иоанн потерял свою жизнь, ритуально подвергнутый пыткам вместо своего повелителя, архиепископа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2
Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2

Понятие «стратагема» (по-китайски: чжимоу, моулюе, цэлюе, фанлюе) означает стратегический план, в котором для противника заключена какая-либо ловушка или хитрость. «Чжимоу», например, одновременно означает и сообразительность, и изобретательность, и находчивость.Стратагемность зародилась в глубокой древности и была связана с приемами военной и дипломатической борьбы. Стратагемы составляли не только полководцы. Политические учителя и наставники царей были искусны и в управлении гражданским обществом, и в дипломатии. Все, что требовало выигрыша в политической борьбе, нуждалось, по их убеждению, в стратагемном оснащении.Дипломатические стратагемы представляли собой нацеленные на решение крупной внешнеполитической задачи планы, рассчитанные на длительный период и отвечающие национальным и государственным интересам. Стратагемная дипломатия черпала средства и методы не в принципах, нормах и обычаях международного права, а в теории военного искусства, носящей тотальный характер и утверждающей, что цель оправдывает средства

Харро фон Зенгер

Культурология / История / Политика / Философия / Психология