Чехия. Инструкция по эксплуатации

Только поначалу все это на великую карьеру святого никак не походило. Не похоже было, что данная смерть стала началом громадного, столетнего спора с другим пражанином, с которым, возможно, они обменивались поклонами в интимной путанице пражских улочек. Наверняка они знали друг друга по виду, и Гус, скорее всего, испытывал уважение первым — поскольку сам он был моложе, и его интересовали люди, динамично карабкающиеся наверх. Только у Гуса мы не найдем ни единого упоминания про Яна. Хотя даже в те, по-настоящему жестокие времена драматичный конец генерального викария, собственноручно ускоренный самим королем, не был несущественным событием. Только Гус, наверняка, посчитал его мелочью, маленьким пражским скандальчиком, лишенным серьезного религиозного значения. В конце концов, речь ведь шла не о божественной тайне, а о самой обычной, людской — тайне исповеди. Просто моралист прикрывал короля, хотя подлость того вызывала возмущение во всем мире — в особенности же, когда даже в Священной Римской Империи он осточертел всем, после чего его лишили императорского трона.

Его, единственного Вацлава на императорском троне, осмелились с этого трона убрать и отослать нам назад, словно ничего не стоящий товар! Как Гус мог предполагать, что за свой костер в Констанце он должен будет благодарить пассивность короля? Точно так же, как Непомуцен колесо, на котором его ломали — королевской порывистости?

В эпоху еще активных чертей, и у нас эти рогатые создания действовали классическим образом, как "Часть силы той, что без числа / Творит добро, всему желая зла" (пер. Б. Пастернак). В конце концов, это они привели к тому, что у нас есть пара святых мирового формата. Одного, умершего за отвагу молчания, и второго — за то, что не боялся говорить. Агитаторы реформации и контрреформаторские полемисты давних времен, точно так же, как националисты и национал-социалисты недавних времен с радостью противопоставляли этих двоих. А оказалось, что оба бессмертны. Первый потому, что Правда — это нечто такое, к чему иногда необходимо набожно стремиться; а второй потому, что, окончательно, Правду необходимо защищать, хотя бы ради самого себя. Потому что коллективизированная правда — это кровожадная и предательская бестия.

Пример этому мы сразу же находим в Непомуке. К этому времени оба Яна были уже мертвы, а третий знаменитый Ян с юга Чехии — Ян Жижка, жесткий исполнитель Правды гуситов — напал на здешний монастырь цистерцианцев и для сотни местных монахов устроил грандиозное аутодафе.

Пройдитесь мимо часовенки святого Войцеха, а потом, через лесок, к пруду и дальше, через мост, к деревушке под названием Клаштер (Klášter = монастырь). Окружающая местность — словно с картинки, но в деревне, кроме названия, от монастыря осталась лишь крутая стена и фрагмент галереи. Там же имеется и маленькая деревенская площадь с памятной таблицей, посвященной Гусу, но вот о монахах ни слова. Лавка и церквушка построены на останках предшественника. Это где-то здесь живьем горели монахи и глядели в небо. Чешских Небешан тогда еще не существовало. Или, возможно, как раз тогда они и формировались. Быть может, как раз эти монахи загипнотизировали их своими взглядами и поместили рядом с Зеленой Горой.

Сегодня, спустя шесть сотен лет, наверняка там должен быть для них накрыт небесный стол с горами пончиков и кнедликов. Ну и, ясный перец, с пивом! Теперь, когда шансы Гуса на римское coelum Dei (небо господне — лат.) возросли, в нашем небе мы тоже гораздо лучше уже понимаем. Различные вещи выглядят иначе, показывая себя в более полезном свете. Про Яна Непомуцена из этого городка внизу тоже слышны слова признания. Хороший мужик! Что вы говорите? Ключица сломана в двух местах? И еще челюсть? Раны и ушибы? Ну нет, вот этого он ну никак не заслужил…

Столько сочувственных слов, что наверняка те трогают даже римских, заслуженных святых.

От римского coelum ничего не скроется. Непомуцен встает и говорит: "Я иду к своим чехам". И действительно, тут же узнает формы холма, на котором игрался мальчишкой, стучит в дверь первой из небешанских халуп и встает на ее пороге. Гус, понятное дело, удивлен, но улыбается и говорит, как будто ничего такого: "Да благословит Господь Бог, Гонза, рад тебя видеть, парень! Мне чертовски жаль относительно твоей невезухи. Если еще заскочишь, то вечерком мы бы чего-нибудь достойного выпили бы, а утром… чего-нибудь для тебя я бы и вымолил…".

"Янек, — отвечает на это Непомуцен, — тогда в Праге я был не последним человеком. Еще бы чуть-чуть, и на соборе я бы сидел в качестве судьи. Но если бы мне тогда сообщили, что ты в Констанце, я бы летел к тебе стрелой, даже глоточка бы не выпил, и только сразу бы тебе сказал: "Янек, руки в ноги и тикай, потому что земля под тобой начинает гореть, и времени у тебя все меньше. Здесь у нас собор, а не дискуссионный кружок в этом твоем пражском универе…".

ВАЦЛАВ МЕФИСТОФЕЛЬ ИЛИ ПАМЯТНИК ПРЕСТУПНИКУ