Чехия. Инструкция по эксплуатации

Или, к примеру, знаменитая дружба со Сташей Йиловской, соученицей и советницей. Кафка об этой дружбе пишет как о духовном союзе, но пражские сплетни говорят о "сапфическом любовном союзе", мотивированном восхищением к Оскару Уайльду, творчество которого оказало большое влияние на поколение Милены. Осужденный за содомию (так тогда называли гомосексуализм), он должен был отсидеть приговор, а чешский перевод его тюремных Баллад очаровал не одну только молодежь. "Всякий мужчина убивает то, что обожает" — чешский перевод был несколько корявый. Ученицы из "Минервы" — первой гимназии для девушек в старой монархии — наверняка искали женский вариант такого вот понимания чувств: "Любящая женщина мучает своих любовников пытками".

В случае Милены, так, по сути, и было. Ведь она знала, что ее новый объект чувств смертельно ранит отца. Эрнст Поллак, германский еврей и литератор! Квинтэссенция всего того, что Есенский терпеть не может. "Бездельник из кафешки", бумагомарака и болтун! Человек, пишущий о тех, что пишут. Или же о том, что можно было бы написать, если бы писалось. Он просиживает в кафе "Арко" напротив вокзала — Сегодня это "Прага-Центр", а тогда "императора Франца-Иосифа" — и строит из себя важную особу. Карл Краус — венский пересмешник, но родившийся в чешском Йичина — саркастически напишет об этом месте, в котором: es brodelt, es kafkat, es kischt[54]. Народ в "Арко" и вправду "бродит", пьет кофеек и обменивается "кишами".

Эта звуковая и живописная игра слов по-немецки передает бульканье, болтовню и шипение, но не говорит о каком-либо "поллаковании" (es pollakt). Просто литературный талант молодого человека никто не воспринимал слишком ernst, то есть серьезно. Только самого Поллака это особо и не беспокоит. Ему кажется, будто бы времени у него предостаточно, вот он его и расточает. Причем, демонстративно, как частенько поступают молодые и милые расточители.

Но Милена желает выйти за него замуж. Она бывает в "Арко" среди "арконавтов" — как называли тогда пишущих по-немецки творцов еврейской Праги — только для того, чтобы увидеться с ним. Но вскоре обращает внимание на тамошнюю литературную лигу и отмечает, что в этом месте действуют иные принципы. Здесь решает не национальная цель, но ценность текста сама по себе. Эти пражане не выражают национальный пафос, столь распространенный в находящихся неподалеку Немецком Доме или в Городском Представительском Доме. Здесь не национализируют ни мир, ни реальность, мир здесь поглощают, а язык является инструментом коммуникации — метафор, но не команд.

На Есенского новый партнер дочери действовал словно красная тряпка на быка. Милена все это обязана обдумать в элегантной лечебнице для психически больных. Когда она все так же желает Эрнста, и возраст ей это позволяет, отец, правда, капитулирует, но ставит условием, что Милена должна убраться из Праги. Если она желает получить немалое приданое, ей придется сменить адрес. Поллаку нравится Вена.

Туда же перебирается множество таких, для которых Австрия — это стиль жизни. Но война близится к иному концу, чем это только что выглядело после заключения мира в Брест-Литовске[55]. Вена высыхает, равно как и счет молодой пары. То, что выглядело как инвестиция, сменяется банкротством. К тому же в Праге Милена была "панной Есенской", а здесь она Frau Pollak, то есть, nobody или еще хуже. А "Херренгоф" — это не "Арко", а всего лишь кафе в центре города, иронично прозванное "Хуренгоф"[56]. Да, сюда приходят писатели, но и дамы слишком подозрительного поведения, к молоденьким девушкам здесь не относятся, как к эфебам. Официант не зовет ежеминутно: "Телефон пану Поллаку!", а только очень громко шепчет: "Herr Pollak, heute mussen Sie zahlen!" ("Герр Поллак, сегодня уже вы обязаны заплатить — нем.). Так что господин Поллак начинает интересоваться более обеспеченными приятельницами.

Милена страдает. Она, грация и countenance (здесь: самообладание — англ.) в одном лице, теряет уверенность в себе и заглатывает бутылочку таблеток. Все должно было стать концом отхода от иллюзий и одиночества. К счастью, ее удается спасти и воскресить, так что она задумывается над тем, а нельзя ли жить проще. И не существует ли что-то такое, за что человеку можно уцепиться, как виноградная лоза за подпорку.

В конце концов, она начинает писать журналистские тексты, а через еще какое-то время — переводить. В письме она обращается к человеку, которого еще по Праге знает как автора любопытных текстов. При этом она руководствуется собственной оценкой, поскольку литературный истеблишмент Кафку до сих пор еще тестирует. Она же читала его "Приговор" и уже нашла для него чешского издателя. Какое-то время требуется на то, чтобы узнать, что автор пребывает в Мерано на длительном лечении. Милена посылает ему просьбу о согласии, он же — хотя это замкнутый и робкий человек — довольно быстро отвечает ей: "Да".