Чехия. Инструкция по эксплуатации

Только вот Чапек собственную концепцию мира слишком-то не поменял. Разум — творец Плана — казался ему подозрительным, а коллективные эмоции он считал коллективной же болезнью. В R.U.R. карта ведь тоже поворачивается, когда робот начинает вести себя как личность, как индивидуум. Это любовь вызывает такую метаморфозу. Но не физическая любовь, а сочувствие — оно умеет обходиться со всем лучше, чем ratio, ибо превращает все в практически бесконечную гармонию. Так что если когда-нибудь Чапека разум и привлекал, то разум любящий и способный к эмпатии.

Тем не менее, вскоре в его текстах появляется новое слово: "война". Поначалу только лишь с саламандрами. С теми самыми саламандрами, которых наш человек обнаруживает в Тихом океане и заботливо их корит, поскольку те умные и полезные, так как помогают ему собирать жемчуг.

Они зябнут как наши лягушки, у них детские лапки, всего четыре пальца, а между ними перепонка. Ходят ужасно смешно — чалап, чалап, чалап. И, конечно же, разговаривают — словно кот Микеш, что, собственно, никого не удивляет. Но эти саламандры уже почти что как люди, только быстрее размножаются и в любых обстоятельствах сохраняют дисциплину. Они рьяно поглощают человеческие знания, но вскоре видят в нем нечто ограниченное, что действует исключительно на суше. А они желают для себя своего, мокрого Lebensraum. Хотя в соответствии с законами биологии, они находятся где-то ниже человека, сами себя они располагают выше него. Саламандра превращается в сверхчеловека, начинающий поглощать очередные участки суши. Она преобразовывает их в мелкие лагуны, чтобы в них без беспокойства откладывать яйца. "Они уже под Дрезденом", предупреждает нас некто в средине книги. Германия представляет собой равнину, так что вокруг Берлина легко можно превратить землю в заливы для саламандр. Одни только Карконоши еще сопротивляются. А если кто повнимательнее осмотрит этот народец, тот заметит, что он более коричневый, чем зеленый. Чапек не писал утопию, а только лишь параболу-памфлет. Его political fiction здесь весьма политична и почти что реалистична. И опрос стоит так: а существует ли истина саламандр? И способна ли она победить?

Старый пацифист высказывается воинственно, старый релятивист защищает абсолют. И сам этим напуган. Ведь написал же он где-то: "До тошноты повторяю я собственные темы. Первая, пилатовская: Истина? А что есть истина? И вторая, собственная: У каждого имеется своя истина". Но теперь казалось, будто бы побеждает только ложь в различных проявлениях, истину невозможно отвоевать. Но нет, даже теперь Чапек не желает видеть мир исключительно в черно-белых красках. Он не думает ни о каких чешских антиобманах как противоядиях в аптечке чешской пропаганды. До сих пор он верит в терпимость. Истина, которую имеет он в виду, это не моноправда, но уравновешивание. Равновесие между истинами. Это до сих пор относительное, но никак не простое соотношение. Это истина небезразличная, которая существует, поскольку мы небезразличны. И хотя эта истина сама безоружна — она нас вооружает.

Потому Чапек пишет милитаристскую пьесу. Называется она "Мать" (не Мама!). Ее героиня, хотя она мать талантливого и балованного сына, делает то, чего пани Чапекова никогда не могла: она дает мальчику оружие! Правда, это всего лишь только реквизит, который многозначно висит на стене во время спектакля, но мать с драматизмом это оружие снимает и обращается к сыну: "Иди!", в то время, как опускается занавес.

Овации были громкими. Чехи желали оружия, а не лести. Чапек очень сильно выразил их желания. Но старый пан президент уже не жил, и с ним уже нельзя было вести никаких бесед. Вместо профессора пришел ассистент. Он сидел в Замке, но даже из посада прекрасно была видна разница. Потому Чапек — отличник своей страны — пишет, призывает, тревожит, почти как Йирасек. Статьи, воззвания, письма. Среди них имеется одно, которое до сих пор меня привлекает. Карел из Карконошей обращается в нем к… "совести мира".

С того времени, как Ян Гус прибил на Мостовой башне свое "Письмо Иисусу", никто, похоже, не чувствовал себя в таком одиночестве. Коричневые саламандры плавали по Влтаве, а безразличие и истина выглядели совершенно одинаково. А вот "совесть мира" — точно так же, как Христос Гуса когда-то — все не отзывалась. Она просто молчала, хотя время истины как раз близилось… точно так же, как время людской истины.

Ассистент на Градчанах пересматривал папку своего профессора. Он обнаружил там различные документы, но нигде не было никаких рецептов, никаких замечаний, что же делать в подобные времена. Никаких тебе указаний типа: "занеси пану Х", "подай на подпись" или "спрячь у пана Y". Время истины — это еще и время индивидуумов. А Бенеш искал ее за пределами Бенеша, поскольку его собственная казалось ему какой-то неконкретной, а ему хотелось более конкретной. Потому он отказался от должности во имя правды, которая когда-нибудь наверняка победит, но которая не оставляет людей в таком вот одиночестве. И сбежал в эмиграцию.