Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Популярные юмористические журналы той эпохи — «Стрекоза», «Будильник», «Осколки», «Зритель» и др.

‹…› систематически культивировали на своих страницах юдофобию — этакую полудобродушную, традиционную, как бы само собой разумеющуюся, в качестве естественной черточки русской народной жизни, которой они охотно подыгрывали. Насмехаться над жидом было так же натурально, как над пьяницей, мошенником, скрягой-купцом. Это был тип, один из как бы вечных характеров юмористического мира. Спектр его интерпретаций, впрочем, мог существенно колебаться в зависимости от индивидуальности того или иного автора.

Однако, что весьма показательно:

Чехов, вслед за своим первым литературным ментором Н. А. Лейкиным, избегал такого юмора. Но другие сотрудники «Осколков» им не брезговали. К ним относился приятель Чехова Виктор Викторович Билибин, который вел постоянную рубрику первой страницы «Осколки петербургской жизни» за подписью И. Грэк. С ним связан примечательный эпизод ‹…›. В письме к Билибину в Петербург от 4 апреля 1886 г. Чехов писал:

Насчет хорошеньких женщин, о к<ото>рых Вы спрашиваете, спешу «констатировать», что их в Москве много. Сейчас у сестры был целый цветник, и я таял, как жид перед червонцем… Кстати: в последних «Ос<колк>ах петербургской жизни» Вы три раза ударили по жиду. Ну зачем?

‹…›

30-го апреля я еду на дачу. Летом буду, вероятно, на юге. У меня опять было кровохарканье [СЕНДЕРОВИЧ. С. 345–346].

Это письмо, являющее собой пример дружеского[90] укора, весьма оригинальное по форме и стилистике, выдержанно в характерном для Чехова ироикомическом ключе. Однако при внимательном аналитическом прочтении в нем вычленяются вполне «серьезные» высказывания, позволяющие судить об отношении тридцатилетнего Чехова к «еврейской теме». Первое, что в нем бросается в глаза это сочетание: подыгрывание Билибину («таял, как жид перед червонцем») и упрек в пересоле насчет жида. Чехов как бы говорит: ну вот, мы с вами изъясняемся на одном языке: жид, конечно же, есть жид, но все-таки нужно соблюдать какие-то рамки цивилизованного поведения и не нападать на жида просто за то, что он существует. Поводом послужила очередная порция билибинского зубоскальства в его рубрике «Осколки петербургской жизни» в выпуске «Осколков» от 29 марта 1886 (№ 13). В первой заметке по поводу строительства петербургской водопроводной башни И. Грэк приплел евреев ни с того ни с сего, без всякой связи по содержанию: «Недаром говорят американцы и евреи, что „время — деньги“». В следующей заметке он рассказывает о том, что в Петербурге появился некто мистер Фрей, проповедник новой веры, который ходит по гостиным, убеждая, что любая вера, не исключая огнепоклонства, пригодна для спасения, и приобретая сердца мужчин рассказами о мормонах-многоженцах, а дам — рассказами о многомужестве на островах Фиджи. Финал сообщения примечателен своим выводом: «Очень занятный американец, о котором, однако, сомневаются: не еврей ли?» ‹…› Третья заметка достойна быть приведенной целиком: «Кстати о евреях. Профессор Боткин открыл, что евреи умеют убежать не только от военной повинности, но даже… от чахотки. Профессор даже обижается: — Наука велит ему, больному еврею, отправиться на лоно Авраама, Исаака и Иакова, а еврей надует науку и болезнь и еще 6–8 лет живет!.. Ну как же вы после этого хотите, чтобы евреи соблюдали питейные законы, если они даже законы природы умеют обойти?! Хитрый народ. И. Грэк».

К концу того же письма, в котором Чехов откликнулся на эти заметки Билибина, сообщается: «У меня опять было кровохарканье» (4 апреля 1886). Трудно себе представить, что упомянул об этом Чехов вне всякой связи с заметкой Билибина. Если это ответ, то довольно весомый [СЕНДЕРОВИЧ. С. 346].

Вполне естественно, что для Чехова как выходца из косной мелкоторговой среды был ненавистен посконный русский быт, нашпигованный унизительными для свободной личности мерзостями. Их он перечисляет в получившем широкую известность письме А. С. Суворину в качестве примера того, что должен «выдавить» человек в процессе самовоспитания:

Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, — напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течёт уже не рабская кровь, а настоящая человеческая…[91]