Чел

На гладком льду переката Чарли спотыкается о кромку замерзшей, вчерашней проруби. Уже поднимаясь, оглядывается. Видит Чела. Пошатываясь, делает пару шагов в его сторону и останавливается без сил. В ожидании объятий выпускает из рукавов мокрые, черно-красные культи…

Поиски сбежавших начинаются примерно в одно и то же время. В доме Чела с прибытием отца. Он застает бабушку танцующей. «Di si felice innesto» улавливается слухом еще у ворот. Пока нет времени разбираться, что означает этот танец: вечную бабушкину весну или финальный аккорд ее сознания. Есть вещи поважнее старческих причуд…

От ножей-осколков, языка и залитого кровью послания отца мутит. Он едва сдерживается, выслушивая отчет охранника и управляющего. Их рассказ ни о чем. Услышали, пришли, увидели, не нашли, ищем… Единственный разумный шаг – не стали сообщать о произошедшем в полицию до приезда отца.

– Дело семейное.

– Решили так.

– Правильно решили! – соглашается отец и уточняет:

– Кто ищет?

– Амир.

– Он с его смартфоном ушел.

– Куда?

– Не через центральный пост – точно.

– Да, мы связывались.

– И?

– Остаются река и лес…

– Поле еще…

– Да, ты чего? Там ограда…

– Амир, он у вас что, един в трех лицах – ищет сразу в трех направлениях?

– Нет.

– А кому еще искать? Он пока лес проверяет. Плохо – снег идет. Следов нет почти.

– Собаку бы…

– А твоя с вольера?

– Она – для охраны. Не ищейка.

– Не пойдет по следу…

– Тогда сам иди. И ты тоже.

– А…

– Здесь кто?

– Что «а»? Что «здесь кто»? Я – здесь. Зарина, кофе сделай. Двойной. Всё! Не стоим! Разошлись!

Отец еще раз, на всякий случай прикрывая рот ладонью, рассматривает язык и послание.

«Его почерк. Очень ровный. Почти каллиграфический. Как у китайца. Так учили… И как просто он решил вопрос с отсутствием ножей. Всё заранее продумано и делалось очень даже в здравом уме. Если такое, конечно, можно сделать в здравом уме… Так… По идее ничего трогать нельзя. Не место преступления, конечно, но и не загородный пикник. В какой срок в таких случаях заявляют? И заявляют ли вообще? То есть с какого момента я обязан это сделать? Вряд ли раньше суток. Пропавший – не младенец все-таки. Да и куда он уйдет в таком-то состоянии? Заявишь – такой хай поднимется… Лишь бы не простудился. Прослушивание у Рикардо уже скоро… Пять? Нет, семь дней… Обещал до Нового года… Нет, все-таки надо вызывать. Черт с ним с хаем, здоровье важнее…» —

прикидывает отец в уме и набирает номер полиции. Стекло хрустит под ногами. Он переступает и сдвигает крошево в сторону. Присматривается к крупным осколкам.

«Который их них?» – спрашивает отец себя. Гудки пошли – и вдруг понимает, что прослушивания не будет до Нового года. Его вообще никогда не будет. Отец, не глядя, сбрасывает вызов и осматривается.

«Ни одной. Куда они все подевались? Не с ним же улетели…»

Нет ответа. В висках стучит звучащая в холле «Di si felice innesto»

«Парки» прибывают к яме лишь к половине восьмого. О неладном извещает распахнутая дверь в дом. Первым делом – проверка сейфа. Результат неутешителен. На фоне этого пропажа вещей и продуктов остается вплоть до спуска в яму без внимания. Внизу – шок…

Мама относительно быстро восстанавливает цепочку событий. Это несложно. Трудно другое – контролировать истерику отца. После созерцания жгута и лежащих в ряд шести пальцев – он теряет мужское обличье. Вколов отцу остатки успокоительного, мама верно определяет траекторию движения Чарли. Она оставляет в яме засыпающего на руках мужа и едет к ж/д станции. Если Чарли успеет сесть на поезд – пиши пропало.

«Она одна?» – всю дорогу мучает мать вопрос. Ответ – гипотеза, но почти что достоверная:

«Вряд ли. Нельзя на такое решиться одной. Кто-то должен быть рядом… Кто-то должен быть… Он? Как они нашлись? Как?»

Мама мучительно не понимает, где они с мужем ошиблись с их гениальным ребенком. В какой момент и что они сделали не так. Но вместо ответа возникает другой вопрос:»

Кто Чарли теперь? Кто?» «Да никто… Впрочем, как и весь предыдущий месяц… Никто…» – отвечает мама, не доезжая до переезда сотню метров. Трасса по-субботнему пуста. Никто не мешает развернуться и вернуться к яме. На обратном пути она решает:

«Пальцы для полиции лишнее… Надо убраться… В остальном… Позвоним… Пусть ищут… Бог даст – не найдут… Бог даст…»

XIX

Холл реанимационного отделения очищен от больных. На каждом из выходов опалевские посты. На месте почти весь оперативный штаб. Стоят кругом в центре комнаты. Нет только мэра и секретаря. Белая в позе мыслителя на диване у главного входа. История болезни на коленях.

Шеф присоединяется к группе первых лиц. Отец Линер без лишних слов, еще на выходе из отделения, отстает от него и располагается в ближайшем к окну кресле. Линер присаживается рядом с Белой. Начинает без предисловий:

– Я изымаю историю болезни.

– Это понятно.

– И еще мне нужно взять с вас подписку о неразглашении.

– Даже так?

– Это не мое решение.

– Сроки?

– Вечно.

– Такое возможно?

– После сегодняшнего дня вы еще способны задавать такой вопрос?

– Я исхожу из того, что для вас, вашего ведомства существуют правила… Закон, наконец…