Челябинский драматический театр имени С.М. Цвиллинга

«Спектакль Н. Ю. Орлова и художника В. Фомина,— писалось в той же рецензии,— символ подвига, сценический памятник людям, поразившим мир своей нравственной цельностью и красотой» и преимущественное внимание в нем отдано «внутреннему миру советского человека».

Идея спектакля решается через характеры людей. Герои в нем говорят обыденно, негромко, все они заняты основным своим делом — войной, на смерть идут без громких слов. Но все же этот спектакль из истории войны, повествование о прошлом.

В спектакле же 1942 года актерам и режиссеру М. А. Гершту приходилось многое решать по-другому. Сама пьеса играла роль воспитателя в развитии патриотического чувства русского народа в годы войны. Поэтому и спектакль рассказывал не об истории, а о настоящих событиях. В задачу театра входило донести до зрителя и трагическое звучание, и в то же время светлый оптимизм, не утратив при этом симоновского стиля.

Более всего этому стилю соответствовало исполнение главной роли в пьесе — роли Сафонова — А. Я. Мазуровым. Он был на редкость убедителен. Не менее убедительными и интересными получились образы Васина (Н. А. Соколов) и Глобы (Ф. И. Евдокимов).

Розенберга и Вернера играли И. Е. Рагозин и Н. Т. Лазарев. И хотя эти роли исполнялись с большим мастерством, они не лишены и некоторой гротескности, «патологических вывихов».

Оформление спектакля художником В. А. Шестаковым в целом было реалистичным. Окопы, блиндаж, полуразрушенный город — убеждали. Доктор Харитонов жил в огромном особняке, что помогало понять его скопидомскую психику. Спектакль заканчивался боем. Советские солдаты наступали с криком «Ура!», «За Родину!» Спектакль агитировал советских людей на борьбу с врагом, звал на подвиг и даже на смерть. Он «бил в набат». Премьера состоялась 7 ноября 1942 года и явилась своеобразным подарком зрителям к 25-летию Октябрьской революции.

В 1943 году, несмотря на тяжелое военное время, советское правительство нашло нужным и возможным создать при театре студию. Меня приняли без экзаменов, поскольку я уже был занят в репертуаре. Художественным руководителем студии стал заслуженный деятель искусств РСФСР Э. Б. Краснянский, а первыми нашими учителями по мастерству актера и художественному слову — А. И. Гинзбург и заслуженная артистка РСФСР С. П. Вадова. Занятия проходили утром, до репетиций, так как мы, студийцы, были заняты в спектаклях и вообще жили напряженной жизнью: много работали, учились, участвовали в концертах, выступали в госпиталях и даже на вокзале перед солдатами, уезжающими на фронт. Городской транспорт ночью вообще не действовал, поэтому часто приходилось ночевать в гримуборных на столах, стульях и креслах.

Э. Б. Краснянский о нас, студийцах, заботился, как мог. В то время мы получали по карточкам 550 граммов хлеба на день, а продуктовые карточки «отоваривать» не всегда удавалось. Благодаря хлопотам Эммануила Борисовича нам еще выделили карточки «УДП» — усиленное дополнительное питание. В шутку мы их называли «Умрем днем позже».

Директор театра добился, чтобы дополнительно к пайку сотрудникам выдавали суфле. Если вы откроете толковый словарь русского языка под редакцией Д. Е. Ушакова, то прочтете, что суфле — это «легкое пирожное из взбитых белков с сахаром». Не подумайте, что речь идет о подобной роскоши. Суфле военного времени состояло из воды, соевой муки и сахарина. По консистенции оно напоминало молоко, а цветовая гамма его почему-то менялась каждый раз. В те дни недели, когда по графику театру следовало получать суфле, мы, студийцы, по очереди ездили на лошадях на молокозавод и привозили два или три бидона суфле и все работники театра получали свою норму. Поездка за суфле иногда длилась целый день: приходилось стоять в очереди. Нам случалось опаздывать или даже пропускать репетиции или занятия, но эта причина нарушения строгой театральной дисциплины считалась крайне уважительной.

Основной чертой Краснянского была доброжелательность. Даже в самые трудные моменты репетиций, когда что-нибудь не получалось, он не срывался, не кричал, а убеждал, показывал сам, терпеливо объяснял задачу сцены или характер роли, заставлял думать.