Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Ожидается, что нашей реакцией будет отвращение, как и у большинства граждан Единого Государства, противящихся Операции. Наше врожденное стремление к все более совершенному образу человека здесь заставляет нас вынести режиму нравственный, эволюционный и эстетический приговор. Это наглядно доказывает, что фантазия повышает приспособленность и, если смотреть шире, что культура, в том числе искусство, действует как биологическая адаптация, давая возможность нам справляться с надвигающимися изменениями окружающей среды. Фантазия способствует этому процессу, помогая нам заранее оценить пока не существующий режим, прежде чем подчиниться ему в реальной жизни. И лучше всего для этой цели подходит роман, так как он служит посредником между уровнями фантазии. На логическом уровне фантазия проецирует правдоподобное будущее. Благодаря роману мы можем, пусть и в своем воображении, пожить в утопическом обществе, проверить его на своих инстинктивных реакциях – на биологическом уровне, который его отторгает. Может быть, за Единым Государством интересно наблюдать, но после прочтения романа мы точно знаем, что не хотим там жить.

Глава 8 Язык тела

1. Тело в утопии

В утопии нечестно играют все: и сторонники рациональной социальной инженерии, и ее противники. Хотя утописты могли бы ограничиться дискурсом, способным привести хоть к какому-то согласию, обе стороны предпочитают наносить удары ниже пояса, провоцируя реакцию, порожденную природными инстинктами. Они задействуют физиологические рефлексы, по преимуществу непроизвольные; единственный способ их отразить или парировать – ответить тем же. Таким образом, вместо того чтобы пытаться повлиять на читателя аргументами, авторы утопий и антиутопий просто навязывают нам свои взгляды, задействуя непосредственные реакции читателя. Они в буквальном смысле задевают нас за живое, добираясь до корней наших чувств, того, что определено физиологией человека[63]. Это соотношение подтверждается открытием «зеркальных нейронов», позволяющих нам ощущать, пусть и с меньшей интенсивностью, то же, что и люди, чьи действия мы наблюдаем. Эти соматические реакции, в которых и состоит главное отличие утопической фантастики от утопической философии, непосредственно обусловлены нашей эволюционной историей.

Но утописты и антиутописты используют в бою разные приемы. Благодаря необычайно быстрой связи между вкусовой сенсорной системой и мозгом висцеральные реакции, как правило, подают сигналы тревоги; они вносят хаос в утопию, поэтому лучше их исключить. Согласно принципам «гипнопедии», бездумно повторяемым в «О дивный новый мир» как раз для профилактики таких реакций, «когда страстями увлекаются, устои общества шатаются» [Хаксли 2021: 130]. Произведения Шекспира запрещены в антиутопии Хаксли именно из-за того, что пьесы Барда вызывают слишком сильные эмоции. Зато гражданам дозволено без помех баловаться беспорядочным сексом и широкодоступными галлюциногенами, чтобы у них не развились сильные чувства, которые могли бы привести к недовольству властью. Утописты обычно сводят эмоции к казенному оптимизму, чтобы предотвратить антисоциальное поведение, зачастую выражающееся в висцеральных реакциях. По сути, утопистам на руку, чтобы граждане в их обществах были оцепенелыми, бесчувственными. Именно это равнодушие вызывает утопическая литература у многих читателей. Антиутописты от спонтанных реакций выигрывают, поэтому используют больше запрещенных приемов. Читать их тексты гораздо увлекательнее, так как они используют в своих целях все телесные механизмы выворачивания души наизнанку.