Человеческие поступки

Но когда ты и в семь часов не появился, мы вдвоем с твоим братом вышли из дома. Тогда действовало военное положение, в семь начинался комендантский час, и в тот день все знали, что вечером в город войдут военные, поэтому на улицах мы ни одной души не встретили. Ровно сорок минут шли пешком, а в школе темно и никого нет. Подошли к Администрации, а там люди из гражданского ополчения с ружьями стоят. Я им объясняю, что надо младшего сына увидеть, прошу помочь, а они молоденькие такие, эти ополченцы, покраснели, сделали суровые лица и говорят, что нельзя никого пускать и все тут. Говорят, сейчас правительственные войска на танках войдут, опасно, поэтому надо быстро идти домой. Я уж стала умолять их:

– Пропустите, ради всего святого, или хотя бы позовите нашего младшенького. Попросите его хоть на минутку выйти к матери.

Твой брат не выдержал, сказал, что сам пойдет в здание и найдет тебя, так один из ополченцев говорит:

– Если сейчас войдете, то назад уже не вернетесь. Там внутри остались только те, кто твердо решил умереть.

Тогда твой брат ответил, что понял, и уже повысил голос, требуя, чтоб его все равно пропустили, но я его прервала.

– У Тонхо будет шанс выйти оттуда живым… Он твердо обещал мне вернуться домой.

Я так сказала, потому что вокруг уже было очень темно. Я так сказала, потому что казалось, что в любой момент из этой темноты могут появиться военные. Я так сказала, потому что казалось: появись они, и второго сына мне тоже не видать.

Вот так я навсегда потеряла тебя, Тонхо.

Своими руками я взяла твоего брата за локоть, потянула за собой, своими ногами повернулась и пошла домой. Мы шли с ним вдвоем сорок минут по темным вымершим улицам и плакали.

Теперь уж я ничего не понимаю. Эти молоденькие мальчики из гражданского ополчения, что стояли с красными лицами, застывшими от страха… Наверное, их тоже убили. До конца упорствовали, не пускали меня, а сами взяли да погибли.

* * *

Как уйдут твои братья, побыв немного со мной, моя душа становится совсем пустой, и я весь день провожу на террасе, греюсь на солнышке. Раньше за оградой дома с южной стороны близко пролегал карьер, и, конечно, шум стоял весь день, но зато ничто не заслоняло солнце, а как построили здание в три этажа, солнышко только часов в одиннадцать появляется.

До того, как купить этот дом, мы долго жили в переулке за этим карьером. Тот домик был под шиферной крышей, маленький, прям с ладошку, и проветривался плохо, поэтому твои братья любили воскресенье, когда в карьере никто не работал. Они там и между большими камнями бегали, и в прятки играли, и с завязанными глазами друга друга ловили. И песни распевали. Запоют громко на одном конце карьера «Цветы гибискуса распустились», а я во дворе все слышу. Даже не верится, что такими шумными были мальчуганы: как повзрослели, стали тихими.

Когда твой первый брат уехал в Сеул, жизнь у нас немного наладилась, вот мы и переехали в этот дом. Раньше дворик у нас был такой крохотный, что кушетку выставишь, так и не пройти было, а тут нам достался дом, где во дворе на клумбе кустятся розы. Вот уж радость была для меня! Твоему второму брату и тебе отдельно выделили по комнате, чтоб спокойно занимались учебой, а в пристройку у ворот пустили людей, чтоб каждый месяц хоть немного денег получать за аренду. Кто же знал, какие дела всех нас ожидают впереди? Стали там жить брат и сестра, ростом маленькие такие, как горошинки, и мне пришлось по душе, что ты, родившийся намного позже своих братьев, обзавелся другом-сверстником. Приятно было посмотреть на вас двоих в школьной форме, идущих рядышком. И по выходным, когда вы играли в бадминтон во дворе и воланчик улетал за ограду, я с интересом слушала, как вы громко смеялись, выкрикивая «камень, ножницы, бумага!», и кому-то приходилось бежать в карьер.

Куда же подевались брат и сестра?

Приехал их отец и ходил, искал своих детей, как выживший из ума, а я сама тогда была в таком состоянии, что даже утешить его как следует не могла. Он бросил свою работу и, целый год живя в той комнатке у ворот, то и дело ходил по всяким администрациям, как сумасшедший. Если появлялось сообщение, что где-то обнаружили тайное захоронение или где-то в водоеме всплыли трупы, он тут же мчался туда, в любое время, и на рассвете, и среди ночи.

– Они живы, они где-то живы, я точно знаю, они должны быть где-то вместе, вдвоем.

Помню хорошо, как он придет на кухню пьяный, уже в полном изнеможении, и бормочет эти слова, как сумасшедший. Маленькое такое лицо, плоский нос. До всех этих несчастий, наверное, в его глазах, как и в глазах сына, мелькал озорной огонек.

Кажется, он прожил недолго. Когда вновь найденные останки погибших перезахоранивали, для пропавших без вести установили пустые гробницы, и твой второй брат специально ходил и искал имена детей этого человека, но не нашел. Будь он жив, неужели не пришел бы написать имена своих детей?