Человеческие поступки

Бывает, иногда я думаю… зачем сдала комнату этим людям? Сколько там этих денег-то хотела выручить… Если бы Чондэ не стал жить в нашем доме, ты бы так не старался найти его… Вот так подумаю, подумаю, а потом вспомню, как вы вдвоем смеялись, играя в бадминтон, и мысли о грехе приходят… Грех это. И мотаю головой. Конечно, большой грех это – хоть в чем-то обвинять этих несчастных детей.

Несколько дней назад, на закате солнца, вдруг передо мной, как помутнение какое, возникло лицо той девочки, Чонми. Такая красавица была… «Красивый человек исчез», – подумала я, оглядывая темный двор. Эта милая девушка пришла в наш дом и ходила здесь, по этому двору, то держа корзину с выстиранным бельем, то мокрые кроссовки, с которых капала вода, то зубную щетку. Теперь все это кажется сном из прошлой жизни.

* * *

Жизнь – что жилы у вола, просто не оборвешь, и, даже потеряв тебя, надо было как-то жить. Когда и отец Чондэ уехал к себе, я заперла эту глухую комнату на большой замок, а затем заставила себя каждый день ходить на рынок и открывать свой магазин.

Однажды позвонила мне женщина, мать погибшего ребенка, назвалась заместителем председателя Общества семей погибших и пригласила на собрание. Я когда-то записалась, но ни разу не показывалась там, а тут первый раз пошла. И как было не пойти, если сказали, что этот военный президент приезжает сюда, этот убийца приезжает… Когда твоя кровь еще не высохла.

Я и так не могла спать глубоким сном, все ворочалась с боку на бок, а с того дня и вовсе сон пропал. Твой отец тоже плохо спал, и вообще, он всю жизнь только и делал, что лечился от болезни, этот мягкий, добрый человек. Я его с трудом уговорила остаться дома, и пошла на собрание одна. Познакомилась с другими мамами, которых видела впервые, и потом в доме председателя общества, где он занимается торговлей риса, мы до поздней ночи писали плакаты и готовили лозунги, а то, что не успели, решили доделать каждый у себя дома. Когда прощались, пожимали друг другу руки, а руки эти такие холодные… Пожали руки, висящие кулями как у огородных пугал, у которых пусто внутри, погладили спины, такие же, как у огородных пугал, посмотрели друг другу в лицо. И на лицах ничего не было, и в глазах ничего не было. Договорились встретиться завтра и разошлись.

О страхе я и не думала.

Откуда взяться страху, если смерть была нипочем? Мы все оделись в белые траурные одежды и стали ждать, когда появится автомобиль, в котором сидит этот убийца. И в самом деле, рано утром появился кортеж с этой нелюдью. По плану мы должны были дружно проскандировать подготовленные лозунги, но ничего не получилось. Все начали громко рыдать, причитать, схватившись за головы, раздирая на себе одежду, кто-то упал в обморок. Плакаты все же развернули, но их тут же отняли, а нас отвели в полицейское отделение. Сидим мы там, упавшие духом, и тут привели молодых ребят из Общества пострадавших от насилия, тех, которые собирались устроить демонстрацию в другом месте. Они входили молча, выстроившись в ряд, и вдруг, встретившись с нами глазами, один из них заплакал и закричал:

– Матери, почему вас сюда привели? Какое преступление вы совершили?

В этот миг в моей голове что-то произошло. Все стало видеться в белом свете, весь мир стал белым. Подобрав край своей разорванной юбки, я забралась на стол. И заговорила, запинаясь, негромко:

– Верно, какое я совершила преступление?

Полицейские бросились ко мне, будто крылья себе приделали, и быстро стащили со стола. Тогда я схватила висевший на стене портрет убийцы в рамке, швырнула на пол и стала топтать. И тут в ногу вонзилось стекло. Я не замечала, что слезы текут, что кровь брызжет во все стороны.

Увидев кровь, полицейские повезли меня в больницу. Сообщили об этом твоему отцу, и он пришел в отделение скорой помощи. Врач и медсестра разрезали мою ступню, вытащили кусок стекла и начали бинтовать, а я в это время шепчу твоему отцу:

– Сходи-ка домой. Принеси тот плакат, что я сделала вчера ночью и не взяла с собой, он в шкафчике лежит.

В тот день, когда солнце собралось уже закатиться, я поднялась на плоскую крышу больницы, держась за плечо твоего отца. Уперлась в перила, развернула плакат вниз во всю длину и заорала:

– Верни мне моего сына, палач! Жестокого убийцу Чон Духвана – разорвать на кусочки!

Орала так, что кровь в жилах стала горячей с ног до самой макушки. Орала до тех пор, пока не прибежали полицейские. Они схватили меня, закинули на плечи, донесли до палаты и бросили на кровать. И все это время я не переставала выкрикивать лозунги против убийцы, кричала изо всех сил.