Человеческий фактор

Шагая по боковой дорожке вдоль штакетника походкой частой и твердой, Долгов и думать не мог, что два хмыря, то ускоряя свой суетной бег за ним, то замедляя, чуть ли не тыкаясь в спину, питают к нему интерес не просто суровый, а прямо-таки безжалостный, связывая с ним все свои жизненные надежды на ближайшие годы. Мысли его витали далеко, связаны они были с солнечной сосновой древесиной, с производством и сбытом. А еще ему хотелось открыть мебельный магазин прямо здесь в Немчиновке, может быть, даже на проспекте Революции, но поближе к платформе электрички, поскольку все-таки там, возле платформы «Немчиновка», находился культурный и торговый центр. Вокруг небольшой площади обустроилась могильная мастерская по производству гранитных плит, общепоселковая свалка, стена сгоревшего хозяйственного магазина – следы жестокого передела имущества смутной середины девяностых годов, когда перепившийся президент буянил и куролесил не только на просторах великой России, но и в соседнем лесочке, где он и проживал вместе со своим криминальным семейством. Тут же стояли остатки стен автомастерской – следы кавказских разборок. А был еще заваренный рельсами железнодорожный переезд. Дело в том, что на соседнем Можайском шоссе постоянно возникали непроходимые автомобильные пробки, и хитренькие водители, знающие местные тропы, пытались кое-что выгадать, обойдя часть пробки немчиновскими дорожками. В результате весь поселок превращался в единую, намертво застывшую автомобильную пробку, гудящую, нервную, смердящую, в которой все машины были равны – от «Запорожца» и «Оки» до «Мерседеса» и «Лексуса».

Такие дела, ребята, такие дела.

Чтобы сделать еще довоенные дорожки Немчиновки проходимыми, переезд решили закрыть. И закрыли. И никому неповадно стало хитростью своей и наглостью пытаться объехать затор на Можайском шоссе. К оставшимся столбам переезда приварили рельсы, сквозь которые не пробьется не только герой анекдотов «Мерседес», но и другой герой анекдотов – танк «Т-34», победно пронесшийся по полям Великой Отечественной войны от Сталинграда до Берлина, и ничто не могло не только остановить, но даже замедлить его победный рывок, даже замедлить!

Так вот, не доходя сотни метров до этой немчиновской площади, Долгов нырнул в неприметную калитку, а Михасю с Аликом оставалось только запомнить номер дома, в котором проживал их клиент. Чтобы не привлекать внимания, они прошли вперед, оказались на площади, потолкались без дела, привыкая к новой обстановке, а увидев привокзальный магазинчик, вошли и купили две бутылки пива.

Тут же, у платформы, стояли врытые в землю два высоких столика. Возле одного из них они и расположились. Несмотря на невинность, сегодняшнее занятие потребовало от них и усилий, к которым они не привыкли.

Подошла бомжиха – молодая деваха с подбитым глазом, молча остановилась в нескольких шагах, не решаясь заговорить, потом все-таки осмелела.

– Мальчики, – сказала она сипловатым голосом, – может, поделитесь...

– Чем? – спросил Алик.

– А чего не жалко...

– Девочка, – страдающим голосом проговорил Михась, – скажи мне наконец... Ну почему вы все такие побитые? Кто над вами измывается? За какие грехи?

– Пиво не поделили, – девушка беспомощно развела руками. – Не хватило нам на вторую бутылку.

– И кто ж тебя вот так?

– Коляш... Он всегда такой.

– Вот тебе на две бутылки, – Михась протянул полусотенную. – Бери, не боись.

Девушка подошла осторожно, готовая каждую секунду отшатнуться от удара и тут же броситься бежать – не верила она, что вот так просто может решиться ее сегодняшняя проблема. Михась как можно дальше протянул руку, он даже купюру сложил вдоль, чтобы убедить несчастную, что не обманет, не ударит. И девушка приближалась с вытянутой рукой. Наконец кончиками пальцев она захватила бумажку и тут же сделала шаг назад.

– Спасибо, мальчики... Не осуждайте меня.

– Что ты, милая, что ты, – пробормотал Михась. Что-то в нем изменилось, раньше он так никогда не поступал. Мог, конечно, сыпануть в протянутую ладошку немного мелочи, но только для очистки совести. А тут вдруг пришло острое осознание временности всего, чем до сих пор жил. И бродяги, которые всегда были далеко, чуть ли не за горизонтом, приблизились, он почувствовал их дыхание, колебание воздуха от движения их тел, посмотрел им в глаза, и они смотрели в его глаза.

– Чего это ты? – недоуменно спросил Алик.

– Не знаю, – смутился Михась. – Накатило...

– Бывает... Там это... Вася не уедет?

– Отсюда электричка идет на Белорусский вокзал.

– Ты позвони ему... пусть к платформе подъедет.

– Тоже верно, – согласился Михась, провожая взглядом девушку с зажатой в руке бумажкой. Она уходила быстро, почти трусцой, и чуть ли не восторженность была в этом ее беге – теперь-то уж наверняка Коляш не будет бить ее по лицу кулаками.

Они взяли еще по бутылке пива, и, когда уже допивали, подъехал Вася. Он остановился чуть в сторонке, просигналил несколько раз – дескать, я на месте.

– Ну как, дело сделали? – спросил он.

– Все в лучшем виде, мужик, все в лучшем виде, – ответил Михась.

– Так что, домой?