– Это правильно, – одобрил Михась, не поднимаясь. – Для того ключи и придуманы, чтобы ими пользоваться.
– Вот и пользуюсь, – проворчал Алик, уловив в словах приятеля насмешку. – Что наш-то... Звонил?
– Звонил.
– И что?
– Переговоры прошли успешно и закончились компромиссным соглашением.
– Это какое же соглашение вы заключили?
– Первое – деньги завтра.
– Все?
– Нет. Но и не половина. Двадцать тысяч он завтра положит на каком-то вокзале. На каком – сообщит дополнительно.
– На все деньги пожлобился?
– Не надо его корить, – великодушно проворчал Михась. – Он ведет себя не так уж плохо. На машину дал, на пивко подбрасывает... А потом, двадцать тысяч – это же ведь деньги, на которые мы сами поначалу согласились. Сто процентов оговоренной суммы. Пожлобились-то как раз мы – запросили добавку в десять тысяч. Так что не будем обижаться на мужика... Никуда он не денется, отдаст остальное. Если выполним задание, – добавил Михась. – Помнишь ту тропинку, по которой наш клиент так беззаботно шел прогулочным шагом после напряженного трудового дня?
– Ну? – Алик последнее время нервничал, передвигался короткими перебежками, ходил какими-то разновеликими шагами, неожиданно нырял в метро, причем в вагон входил в последнюю секунду, до этого старательно делая вид, что входить не собирается. И впрыгивал, ощущая за спиной хлопок дверей. Ему казалось, что таким образом он отсекает слежку, а то, что за ним неустанно следят, он почему-то не сомневался. При его полноте и неповоротливости это давалось нелегко, и даже сейчас, войдя в комнатку Михася и усевшись на табуретку, он дышал часто, словно погоня осталась за вот этой дверью.
Михась все это видел, усмехался про себя, но помалкивал, поскольку его состояние было не лучше. У него просто хватало сил видеть себя со стороны, делать вид, только делать вид, что спокоен и уверен в себе.
– Завтра за деньгами пойду один, – неожиданно сказал он, глядя в потолок.
– Это почему же? – дернулся Алик.
– Часто дышишь.
– А мне по комплекции положено.
– Не надо меня дурить, Алик. Ничего тебе по комплекции не положено. На вокзалах полно оперов в гражданском. Они сразу тебя просекут, в первую же минуту.
– Что просекут? Что они просекут? – закричал Алик.
– Твою криминальную сущность. У тебя и пальцы вон тоже...
– Что пальцы?!
– Вздрагивают.
– Лифт у тебя не ходит! Пешком на шестой этаж бежал! – соврал Алик.
– Ты что, на руках бежал? – рассмеялся Михась.
– На бровях!
– Ладно, Алик, остановись... Если хочешь, поедем вместе. А то еще заподозришь меня в чем-нибудь.
– В чем, например?
– В алчности, – Михась и в упор посмотрел на Алика.
– Да ладно тебе, – махнул рукой Алик, но Михась понял – угадал. – Тоже еще... – продолжал ворчать Алик, с каждым словом все больше впадая в конфуз и неловкость.
Последнее время оба охотно затевали разговоры пустые, легкие и как бы даже ни о чем. Не потому что поглупели, причина была в другом – эти разговоры не мешали думать о главном. А главное приближалось неотвратимо. Они особенно остро это почувствовали, когда увидели наконец человека, которого предстояло убить. Или, как они иногда выражались, завалить, как можно завалить кабана, лося, корову. Это словечко облегчало сознание предстоящего, в нем была даже усмешка, дескать, о чем речь, ребята, дело-то простое, минутное, можно сказать.
Завалили и завалили, подумаешь...
Оказывается, не так все просто, что-то стоит поперек, что-то невидимое, но существующее, казалось, иногда даже рукой потрогать можно, это нечто...
– Машинку освоил? – спросил Алик.
– С закрытыми глазами, – Михась выдвинул ящик стола и с грохотом положил пистолет на табуретку.
Оба уставились на пистолет, потом медленно подняли головы и посмотрели друг на друга. С самого начала само собой решилось, что стрелять будет Михась. И заказчик вышел именно на него, и звонил только ему, с ним вел переговоры, а Алик оказался на вторых ролях и не пытался изменить положение. Сейчас ему мучительно хотелось взять пистолет, ощутить его тяжесть, холод, значительность, но он остановил себя, сообразил, что если возьмет, то тем самым даст Михасю право поменяться ролями – если так уж полюбилась тебе эта игрушка, то стреляй.
И Михась это понял и выжидательно посмотрел на Алика – возьмет или не возьмет?
Алик не взял.
– Красивая штучка, – только и сказал.
Искушение, которому подверг его Михась, Алик выдержал. С легкой досадой Михась взял пистолет, опять вбросил его в ящик и резко задвинул в стол, так что пистолет громыхнул еще раз там, в темноте ящика. Михась выразил если и не пренебрежение к пистолету, то хотя бы подтвердил свою независимость, непокорность перед угрюмой железкой.
– Ты поосторожней, а то еще сам по себе бабахнет, – опасливо предостерег Алик.
– Не боись, на предохранителе. Я думаю вот что... пора к Фатиме сходить.
– А чего зря светиться-то?
– Надо.
– Не понял?