Человеческое животное

Последний отрезок моего пути проходит через старое кладбище, мимо семейной могилы, где уже покоятся две акушерки — прабабушка и бабушкина сестра. Там лежат также бабушка с дедушкой, а рядом с ними родившийся мертвым мальчик, похороненный шестнадцать лет назад. Сегодня мертворожденным дают имена. Кроме того, я нашла на кладбище четыре могилы акушерок и большое количество детских захоронений. Многие из детей не прожили и дня. Из надписи на надгробии можно также узнать, что женщина умерла при родах. В этом случае дата смерти матери и ребенка чаще всего совпадает. Единственный источник света на кладбище — работающие на аккумуляторах светящиеся кресты, которые устанавливают к Рождеству. Я еще не ушла с кладбища, когда сестра звонит снова. В окнах близлежащих домов светятся гирлянды.

Она хочет знать, где я.

Отвечаю, что на кладбище. Точнее, рядом с рябиной, которую посадила наша двоюродная бабушка.

— Ты хочешь, чтобы тебя похоронили в семейной могиле?

Говорю, что еще не решила.

Она хочет знать, стоит ли еще на кладбище палатка.

На прошлой неделе над могилой в углу кладбища установили палатку. Сначала мне пришло в голову, что это сделал какой-то иностранный турист. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что палатка без дна — похожие одно время использовали при дорожных работах. Позже в новостях прошло сообщение, что из скелета брали пробы для установления отцовства.

Подобные проблемы редко касаются родильного отделения, но помню пару случаев, когда женщину пришли навестить двое мужчин, и каждый хотел увидеть своего ребенка.

Говорю, что палатку убрали.

Тогда она хочет знать, на ветке ли еще листок. Мое внимание привлек одинокий желтый листок, который держался на ветке рябины, несмотря на середину декабря, и я упомянула об этом. Несколько дней подряд проверяла всякий раз по дороге на работу: в сумерках листок все еще висел на ниточке. Сестре казалось странным, что одиночный листок выдерживает ветер такой силы, и она попросила сфотографировать его на телефон и прислать ей. Говорю, что листок исчез, — вероятно, его сдуло сегодня ночью.

Flora Islandica

Я вставляю ключ в замок, открываю дверь и нащупываю выключатель у вешалки, чтобы включить свет. Люстра с абажуром от моей двоюродной бабушки зажигается, потом лампочка несколько раз мигает, раздается жужжание, словно на нее села муха и опалила прозрачные крылышки, и свет гаснет. В квартире уже некоторое время проблемы с электричеством, в коридоре перегорела вторая лампочка за неделю. Расстегиваю молнию, снимаю куртку и вешаю на крючок, затем шарю по рельефным виниловым обоям в гостиной в поисках выключателя. Вместе с унаследованной половиной квартиры ко мне перешла вся обстановка. На самом деле даже две, потому что после смерти моей родной бабушки часть ее вещей тоже переместилась в эту квартиру. К большому облегчению для мамы, ей не пришлось пристраивать имущество двух покойных. В этом причина эклектичности, а также ответ на вопрос, почему у меня два набора мягкой мебели: один из бордового бархата, другой с обивкой из смешанной ткани с проседью.

— Как густой туман, — говорит сестра.

В квартире давно нужно навести порядок, и сестра многократно вызывалась помочь.

— Не квартира, а магазин Красного Креста. Или склад антикварной лавки, — говорит она и предлагает, чтобы ее муж вывез все лишнее.

До переезда сюда я некоторое время снимала жилье в разных районах города, и зять однажды перевозил мою кровать и несколько коробок с книгами на черном, отполированном до блеска минивэне ритуального бюро.

Я сплю на полуторной кровати из тика, унаследованной от двоюродной бабушки, в спальне еще письменный стол, за которым она копалась в бумагах после выхода на пенсию, а также два ночных столика и комод из тика. В углу, рядом с гладильной доской, на полу стоит старый компьютер — это я убедила бабушку его купить и даже попыталась научить им пользоваться. Он напоминает маленький кинескопный телевизор. В гостиной полки из тика, старый телевизор на подставке и обеденный стол тоже из тика.

— Тик и плюш, плюш и тик, — говорит сестра.

На полу в гостиной ковер с желтыми розами, а над телевизором полка с двумя фарфоровыми собачками, между которыми наша с тезкой фотография, сделанная, когда я получала диплом акушерки: я обнимаю двоюродную бабушку, она улыбается до ушей, едва достает мне до плеча. По такому торжественному случаю на ней черное платье с серебряным отливом, нитка жемчуга и серьги, я в синем брючном костюме.

Из гостиной и кухни вид на кладбище, окно спальни выходит на задний двор с мусорными контейнерами. Там растет старый двуствольный клен.