Человек: 1. Теория большого надувательства

Я вспомнил свои полёты в космос. Это всегда было общение с прекрасным. Ничего, кроме восхищения, космическое пространство у меня не вызывало. Мои воспоминания целиком состояли из ярких, захватывающих впечатлений. Помню, как я впервые взглянул на Землю со стороны, как поразился тому факту, что, даже не давая увеличения, можно было увидеть мельчайшие детали её поверхности, как поразился удивительнейшим цветам, в которые она была окрашена. Помню, как потрясла меня Луна, своим безжизненным, но таким необыкновенным, таким загадочным ландшафтом, своим

беззвёздным небом. Помню свой первый выход в открытый космос. Когда ты оказываешься висящим посреди усыпанной звёздами бездны, то поначалу чувствуешь себя маленьким, беззащитным существом, чуждым гигантской массе галактики, тебя окружающей, но потом постепенно начинаешь осознавать свою сопричастность к происходящему, начинаешь ощущать себя частичкой этого умопомрачительного процесса. Во всяком случае ты тешишь себя мыслью, что твоё появление тут не напрасно, и для чего-то ты необходим этому бескрайнему миру.

В конце песни сцена наполнилась сизым дымом, и, опираясь на рыжую струю огня, под одобрительные возгласы публики в небо взмыла небольшая ракета, миниатюрная копия тех исполинов, что проложили человечеству дорогу к звёздам. Народ в зале просто балдел от шоу, но все эти спецэффекты, все эти дорогостоящие трюки были лишь детской забавой по сравнению с тем, с чем ещё предстояло столкнуться пришедшим на концерт людям. Даже я, давно уже ничему не удивляющийся, и то был вчера ошеломлён

увиденным.

Пока зрители-слушатели бешено аплодировали, команда на несколько минут пропала из поля зрения, растворившись в черноте неосвещённых подмостков. Когда же свет на сцене зажёгся, Редж уже снова нацепил на себя знакомую публике военную форму, а вид остальных участников группы, тоже облачённых в камуфляж, исключил всякие сомнения в том, что следующая песня будет о войне. И точно – хрипло откашлявшись, Аммагамма набрал в грудь побольше воздуха и начал:

«Натянутая струна
Рвётся.
Завтра атомная война
Начнётся.
Не умеем мы жить спокойно
И тихо.
Обязательно нужно будить
Лихо.
Обязательно нужно убить
Миллионы.
Чтобы генерал получил звезду
На погоны…»

Он спел второй куплет, и когда группа стала исполнять трёхминутный инструментальный проигрыш, в небе над амфитеатром, перекрывая звучание музыки, послышался гул летящего самолёта. Лучи прожекторов поймали самолёт в перекрестие. Все находящиеся в зале задрали головы вверх, наблюдая за его полётом.

Вертикально зависнув над амфитеатром, самолёт вдруг начал падать вниз, стремительно увеличиваясь в размерах и издавая при этом ужасный пронзительный вой. Можно было уже ясно понять, что это не какая-нибудь там бутафория, а настоящий трофейный пикирующий бомбардировщик пятой мировой войны. На его крыльях отчётливо были видны красные круги.

Я знал, что самолёт должен был напугать аудиторию до смерти и, долетев почти до самого амфитеатра, выйти из пике, сбросив на толпу лишь ворох конфетти из бомболюков. Но основной массе зрителей-слушателей это не было известно. И они затаили дыхание, наблюдая, как многотонный бомбардировщик угрожающе приближается к ним. Что играла группа, уже понять было невозможно, поскольку в ушах стоял только

душераздирающий вой падающего самолёта. Я увидел, как Аммагамма беззвучно раскрывает рот и рукой указывает в вечернее небо. Три бэк-вокалистки пританцовывали.

Это был последний раз, когда я видел Реджа, видел его живым, потому что потом случилась катастрофа. Вместо того, чтобы выйти из пике, бомбардировщик рухнул в зрительный зал, прямо на сцену, и тут же взорвался со страшным, чудовищным грохотом. Море огня затопило сцену и зрителей. Те, кто находились в эпицентре, погибли сразу. У тех, кто был подальше, горела одежда и волосы. Взрывной волной и многочисленными осколками поранило и покалечило тысячи людей. Если бы самолёт упал в центр зала, погибли бы все, а так небольшому количеству зрителей удалось выжить, в том числе и мне. И хотя я не был таким же смертным, как они, но и от меня, я уверен, остался бы только «чёрный ящик». Я смотрел на этот ужас, на жуткий хаос в зале, где ещё десять минут назад происходило интеллектуальное действо, и не верил собственным линзам. Как же так? Ведь самолёт не должен был упасть! Гвалт стоял неимоверный. Крики, вопли, стоны, ругань смешались с картинками мёртвых, искалеченных, обожжённых, ополоумевших от горя людей. На это больно было смотреть. Я обратил свой взор к небу. Там висел белый купол парашюта.

2