Маневрам недоставало точности, вперед они шли кое-как, но через три дня после отплытия «Аркебуза» все равно миновала врата Атлантики, пройдя между Плимутом и Брестом. Воспользовавшись парой учебников из небольшой судовой библиотеки, Анри ознакомился с основами навигации, научился определять местоположение яхты и погрузился в изучение морских карт. Время от времени немного поднимался по трапу, чуть не упирался головой в гик и смотрел в подзорную трубу с защитой от дождя, придававшую ему вид старого корсара. Немного поднаторев, быстро определял по трем береговым ориентирам местоположение яхты. Вито стоял за штурвалом, а Фенимор, вытянувшись на диване у стола для карт, корчил из себя праздного капитана. Три дня он страдал от морской болезни, но скорее бы умер, чем в этом признался, сваливая вину на морепродукты, которыми их кормили в Остенде. Проявляя истинную деликатность, друзья для виду ему верили, а Анри в этой честной игре даже дошел до того, что сам стал жаловаться на недомогание, хотя ничего такого не было и в помине – качка ему не мешала, а происходящее пришлось по вкусу.
Погода и ветра им благоприятствовали. Анри мало-помалу стал верить в Бога. И вместо молитвы каждое утро доставал шкатулочку с запонками, открывал ее и любовался реликвиями, размышляя о том, удастся ли ему найти этого Франца Мюллера, и если да, то сможет ли тот для него что-то сделать. Потом закрывал ее и возвращался мыслями к Людовику Деле. Все четыре недели в море этот кретин никак не шел у него из головы. О случившемся Анри, разумеется, сожалел, однако барахтаться в луже угрызений совести больше не любил. Вот как обстояли дела, и, как говорил Фенимор, цитируя Ницше, «любить надо то, что есть, любить факты,
Анри всячески старался следовать этому совету, несмотря на то что реальность с каждым днем ускользала от него все больше и больше. Он отдалялся от привычного мира, а заодно и от самого себя. Изменился внешне, так что Гвендолина, вполне возможно, сейчас его не узнала бы, хотя в любом случае редко смотрела в его сторону. Он и сам до конца не мог понять, кто стоит перед ним, глядя на свое отражение в небольшое зеркальце в крохотной ванной яхты. У него отросли волосы и появилась борода. Он выглядел немного всклокоченным, но соленые морские брызги и жизненные невзгоды обострили и подчеркнули его черты. Вместе с тем у него помрачнел взор. Каждый новый день отличался от предыдущего, а следующий, как он доподлинно знал, ничем не будет походить на нынешний. И этот новый ритм позволял ему больше не воспринимать жизнь непрерывным континуумом, мучительным и прямолинейным движением вниз, а видеть в ней извилистую дорогу, за каждым поворотом которой может скрываться пропасть или чудный пейзаж. Подобная палитра возможностей хоть и не добавляла в его жизнь радости, зато давала надежду. «Один шанс из двух каждый день», – думал он и с точки зрения статистики это его вполне устраивало.
Еще через неделю «Аркебуза» уже бороздила воды Северной Атлантики – в этом никто из них практически не сомневался. Где именно? Никто из членов экипажа не имел об этом ни малейшего представления. Анри больше не мог опираться на маяки и другие береговые ориентиры. Побережье давным-давно скрылось из виду. Он попытался было воспользоваться секстантом, нацелив его на солнце, но сколько ни перечитывал в том же учебнике соответствующую главу, все равно ничегошеньки не понял. Как и Маквей. Тогда Анри взялся определиться по звездам, но тоже тщетно. Сориентироваться ночью в их мешанине, чтобы строго следовать указаниям и записывать математические данные, оказалось сродни подвигу. Тем более без света, по той простой причине, что ни у кого из них не хватило ума захватить карманный фонарик. Когда занимался новый день, они перечитывали учебник, упражнялись в отсутствие звезд, а с наступлением темноты с горем пополам снова разыгрывали ту же самую партию.
И в итоге, по их приблизительным подсчетам, держали курс на юго-запад, намереваясь сориентироваться на местности при виде первой же земли.