– Добрый вечер, Формайл. Меня весьма интересует история вашего имени. Полагаю, вы потомок основателей компании «Церес Inc.»?
–
– Нет, Шкода. Я купил компанию и титул. Я выскочка.
–
– Честное слово, Формайл, вы откровенны!
– Я же говорил, что он нахален. Свежая струя. Выскочек хватает. Элизабет, познакомься с Формайлом с Цереса.
– Формайл! Мне до смерти хотелось вас видеть!
–
– Правда, что вы путешествуете с передвижным колледжем?
– С институтом, леди Элизабет.
– Но с какой стати, Формайл?
– О, мадам, так трудно тратить деньги в наши дни.
Приходится выискивать самые глупые предлоги. Пора кому-нибудь придумать новое сумасбродство.
– Вам следует путешествовать с изобретателем, Формайл.
– У меня он есть, да, Робин? Он тратит время на вечный двигатель. А мне требуется
– Стало быть, вам нужен вечный расточитель?
– Нет. Это постыдная трата денег. Весь смак экстравагантности в том, чтобы вести себя как дурак, чувствовать себя дураком и наслаждаться этим. Где изюминка вечного движения? Есть ли экстравагантность в энтропии? Миллионы на чепуху, но ни гроша на энтропию – вот мой девиз.
Все рассмеялись. Обступившая Формайла толпа росла.
У них появилась новая игрушка.
Большие часы возвестили наступление Нового Года.
Собравшиеся приготовились джантировать вслед за полночью вокруг света.
– Идем с нами на Яву, Формайл. Реггис Шеффилд устраивает восхитительный вечер. Мы будем играть «Судья-трезвенник».
– В Гонконг, Формайл!
– В Токио, Формайл! В Гонконге дождь. Давайте в
Токио и захватите свой цирк.
– Нет, благодарю вас. Я в Шанхай. Встретимся все через два часа. Готова, Робин?
–
– Теперь то, зачем мы в Канберре.
– Разве не ради бала?
– Ради бала и человека по имени Форрест.
– Кто это?
– Бен Форрест, бывший член экипажа «Ворги». У меня есть три нити к тому, кто дал приказ бросить меня умирать.
Три имени. В Риме – повар Погги. В Шанхае – знахарь
Орель. И этот человек Форрест. У нас два часа, чтобы расколоть его. Ты знаешь координаты Аусси?
– Я не желаю принимать участие в твоей мести. Я ищу семью.
Он так посмотрел на нее, что она вздрогнула и сразу джантировала. Когда Фойл появился в Пятимильном
Цирке, она уже переодевалась в дорожное платье. Хотя
Фойл и заставил ее жить с ним в одном шатре по соображениям безопасности, он никогда больше не трогал ее.
Робин поймала его взгляд и застыла.
Фойл покачал головой.
– Мой брачный сезон позади.
– Как интересно. Ты отказался от насилия?
– Одевайся, – отрезал он. – И передай, что я даю два часа на переезд лагеря в Шанхай.
В ноль тридцать Фойла и Робин встретил сам мэр
Аусси.
– С Новым Годом! – пропел он и втолкнул их в вертолет. – Счастье! Счастье! Позвольте мне показать вам город.
Сегодня у нас масса гостей. Вот наш ледяной дворец…
слева бассейны… Большой купол – лыжный трамплин.
Снег круглый год. Тропический сад под стеклянной крышей. Пальмы, попугаи, орхидеи, фрукты… Наш рынок-театр… своя телевизионная компания. Взгляните на футбольный стадион. Двое наших парней вошли в сборную. Да, сэр, у нас имеется все. Абсолютно все. Вам не надо джантировать по всему свету в поисках развлечений.
Наш город – маленькая вселенная. Самая счастливая маленькая вселенная в мире… Форрест, вы говорите? Вот.
Он высадил их перед особняком в швейцарском стиле и сразу взлетел. Фойл и Робин ступили на крыльцо. Вдруг дверь перед ними вспыхнула красным и мертвенно-белым огнем засияли на ней череп и кости. Раздался механический голос:
– Что за черт? – пробормотал Фойл. – В канун Нового
Года? Дружелюбен, нечего сказать… Попробуем сзади.
Они обошли особняк, преследуемые световой и звуковой сигнализацией. Из ярко освещенного подвального окна донесся невнятный хор голосов:
– Господь мой пастырь…
– Христиане-подвальники! – воскликнул Фойл. Они заглянули в окно. Около тридцати верующих разных исповеданий праздновали Новый Год, справляя комбинированную и в высшей степени нелегальную службу.
XXIV столетие хотя и не отменило Бога, запретило организованную религию.
– Не удивительно, что дом превращен в крепость, –
произнес Фойл. – С таким-то мерзким занятием… Посмотри, там и священник, и раввин, а та штука сзади –
распятие… Идем.
Задняя стена особняка сделана из толстого стекла, открывавшего вид в пустую, тускло освещенную гостиную.