Ортега-и-Гассет еще в начале XX в. заявил о главной, по его мнению, опасности для человечества: под видом интеллектуальной элиты места под солнцем начали занимать т. н. «узкие специалисты», имеющие докторские степени, но при этом совершенно невежественные, как дикари, до которых никто не жил на свете. О том, чем это может кончиться для человечества, поведал К. Воннегут в романе «Колыбель для кошки». Сейчас таких «образованцев» – подавляющее, абсолютное, всепоглощающее большинство среди докторов и кандидатов наук.
Как нечто принципиально новое мы узнаём от А. Маркова: «Недавно американские психологи и нейробиологи сообщили о важном успехе в деле изучения материальной природы морали и нравственности…» (там же. С. 146). Далее в главе, которая называется «В поисках органа нравственности» рассказывается о серии экспериментов с шестью больными, имеющими двустороннее повреждение вентромедиальной префронтальной коры. Например, им предлагалось задание на выбор: убить одного человека, чтобы спасти нескольких. В такой личной моральной ситуации указанные больные давали положительные ответы в два раза чаще, чем здоровые люди.
На базе этой статистики (шесть человек!) делаются глобальные выводы. «По-видимому, – пишет Марков, – ВМПК необходима для «нормального» разрешения моральных дилемм» (там же. С. 150).
«По-видимому…» Да не «по-видимому», а
Эти «новые» выводы правильны настолько, насколько давно известны, будучи выведены примерно семьдесят лет назад на базе тысячи лоботомий, когда иссекали префронтальную кору излишне агрессивным людям. Они теряли способность к сопереживанию, становились эмоционально глухими. Именно поэтому лоботомия была запрещена. Как может ученый не знать того, что было до него и при этом довольно широко известно? Рассуждать, как новорожденный? Хотя бы Кена Кизи почитал, что ли.
Мораль связана с сочувствием, это известно давно. Но сочувствие не всегда связано с моралью. Когда по ТВ показывают девяностолетнего старика со слезящимися глазами, которого волокут в инвалидном кресле судить за истребление людей в немецком концлагере, – он у многих вызывает сочувствие. Но эта
В трактовке природы интеллекта мы наблюдаем у Маркова вопиющие алогизмы. «Разница между мышлением человека и других животных все-таки в степени, а не в качестве», – пишет Марков. И на той же странице: «Даже в самых сложных своих достижениях шимпанзе все-таки не превышает уровня 2–3-летнего ребенка; это их потолок». (там же. С. 44).
Когда есть потолок и когда его нет – это разве не качественное различие?
Дальше Марков сообщает о редкой популяции шимпанзе, умеющих колоть орехи: «Если шимпанзе из Боссу не научился колоть орехи до пяти лет, то не научится уже никогда. Бедная обезьяна будет до конца дней с завистью смотреть на соплеменников, ловко колющих орехи, но так и не сообразит, в чем же тут секрет» (там же. С. 70). Но человек обучаем в любом возрасте. Разница огромна, и это качественная разница, потому что психика человека имеет внутренний источник движения, а психика обезьян – нет. Рефлекторная психика не обладает жизнью в себе, она подпитывается внешними стимулами. Прошло время, когда восприятие еще было острым, – и шимпанзе уже не может научиться колоть орехи, даже наблюдая это действо сотни раз.
«В целом интеллектуальное развитие человека и шимпанзе остается более или менее сравнимым примерно до трехлетнего возраста. После этого развитие шимпанзе резко замедляется, и люди начинают их стремительно опережать», – пишет А. Марков (там же. С. 73). Как можно, признавая эти факты, утверждать, будто качественной разницы нет? Это же просто непоследовательно и нелогично.
Разумеется, без заклинания о «трехлетнем интеллекте» обойтись было невозможно. С одной стороны, все прекрасно понимают, что развитие, сравнимое с развитием трехлетнего ребенка, – это предел для самых умных обезьян. С другой стороны, именно эти «три года» являются аргументом в пользу тезиса, будто различия только по количеству, а не по качеству. Интеллектуально слепые «ученые» не видят порог, не понимают его причину, которая заключается в следующем. В четыре года у нормальных детей происходит великое событие: просыпается самосознание, т. е. рефлексия на себя самого (у гениев, олигофренов, аутистов, шизофреников это событие может быть сдвинуто по возрасту). У ребенка появляется Я, которое он яростно отстаивает, становясь эгоцентриком (Пиаже). У него начинается «жор» познания, он неустанно задает вопросы, не удовлетворяется ответами, перебивает, задает новые вопросы, комментирует, иногда совершенно беспредельно. Зачастую сводит несводимое, порождая ошеломляющие парадоксы, заставляющие думать, что каждый ребенок – гений.