Человек безумный. На грани сознания

Ни у одной обезьяны ни в каком возрасте не наблюдался когнитивный взрыв. У них до определенного возраста медленно нарастает способность к рефлекторному усвоению навыков, потом постепенно ослабевает. Пример – шимпанзе из Боссу. Разве это не качественное отличие?

Ребенок-«почемучка» становится стихийным творцом языка, порождает новые слова и словосочетания, а материнским языком овладевает практически мгновенно. В языке он делает алгоритмические ошибки, например говорит «могет» вместо «может», потому что, зная слово «могу», он сам производит другие слова на его основе. Ни к чему этому не способна обезьяна, хотя то и дело приходится читать: некую обезьяну научили безошибочно складывать из пластиковых букв некоторое количество слов и это, мол, доказывает, что у нее есть интеллект, «ничем не отличающийся от трехлетнего детского интеллекта». Но в данном случае критерием интеллекта является как раз ошибка. Ни одна обезьяна не сможет сама образовать «могет» от «могу», даже если у нее будет десять жизней. Она будет безошибочно складывать рефлекторно усвоенные сочетания. А мозг ребенка вычленил алгоритм языка на базе незаметного для него и для нас анализа тысяч слышанных слов и уже сам творит язык. В нем заработал «внутренний движок», который можно назвать хотя бы и «душой», которая была, но до четырех лет, пока не было саморефлексии, не включалась в работу. Если до пробуждения самосознания ребенок познавал мир преимущественно рефлекторно и поэтому не опережал животных, то теперь рефлексы ушли на второй план, началось познание сознанием, – ведь саморефлексия и есть сознание.

Симптоматично, что по поводу самосознания Марков ничего сказать не может. На трех страницах приводятся разные мнения и собственные банальные суждения на заявленную тему «Что такое самосознание», а в итоге говорится: «Но это знание не сильно приближает нас к пониманию того, откуда берется Я» (там же. С. 263, 265). Симптоматично потому, что вопрос о самосознании – это красная черта для авторов биологизаторских концепций, которую они не могут перешагнуть, и поэтому, как правило, избегают (например, В. Дольник даже не затрагивает эту тему). А. Марков поступил честно, подняв эту тему, чтобы сообщить, что в западных публикациях ответов нет, и он сам не может что-либо предложить существенное для решения данного вопроса – главного вопроса антропогенеза.

У животных нет самосознания, кроме дельфинов, которые устойчиво выдерживают зеркальный тест. Они дают себе личные имена, чего не могут делать обезьяны и что также свидетельствует о наличии самосознания, т. е. о рефлексии на самого себя.

Кстати, фактология, связанная с дельфинами, которых (а не обезьян) сейчас многие ученые считают самыми умными животными на Земле, в книге Маркова отсутствует совершенно. Это, безусловно, недостаток: доказывая, что между человеком и животными качественной разницы в психике нет, нельзя игнорировать самых умных животных. Это было бы допустимо, если б изложение строилось на сравнении только лишь обезьян с людьми, но Марков привлекает десятки, если не сотни видов, включая вирусов и амеб, а самых умных животных игнорирует. Здесь прослеживается некая тенденциозность. Возможно, потому, что в области психики у людей нашлось бы больше общего с дельфинами, а не с обезьянами, и это поставило бы в неловкое положение автора, являющегося убежденным симиалистом («человек был и остался обезьяной»).

Например, почему из всех животных только у дельфинов осмысленный взгляд, а у обезьян глаза пустые? Разумеется, это оценочное суждение, но имеются другие аргументы. «Известно, что вкусная пища – чуть ли не единственный стимул, побуждающий обезьяну в лабораторных условиях быть внимательной и чему-то учиться», – пишет Марков (там же. С. 127). Для дельфинов существует и такой стимул, как игра. Тренеры уверяют, что игровой стимул даже больше «заводит» дельфинов, чем пищевой (кстати, людей, работающих с дельфинами, называют тренерами; с обезьянами работают дрессировщики, как со всеми другими животными). А ведь люди тоже очень отзывчивы на провокацию игры. А. Хейзинга даже предложил переименовать наш биологический вид в Homo ludens – человек играющий. Добавьте сюда «зеркальный тест», а также имена, которые дельфины дают себе сами, и вывод очевиден: их нельзя игнорировать, сравнивая животных с людьми по уровню развития психики.

«Мы уже писали о том, что наше мышление далеко не универсально, что мы уступаем, например, сойкам по способности запоминать точки на местности, а крысам – по умению находить выход из лабиринта», – пишет Марков со ссылкой на этолога Резникову (там же. С. 25).

Опять все попутал, ибо универсальность и сверхразвитие отдельных способностей – это не только не одно и то же, это взаимоисключающие явления. Мы многим животным уступаем в отдельных психофизиологических способностях, особенно в том, что касается ощущений. Все животные без исключения специализированы, и эта специализация развила одну или несколько способностей.