Человек безумный. На грани сознания

В последнее время, отвергая теорию эволюции Дарвина, маргинальные исследователи ополчились и на Геккеля. Буквально на днях включил телевизор – и пожалуйста, автор некой антидарвиновской книги поносит всех великих ученых-эволюционистов, включая Геккеля. Опровержение биогенетического закона зиждется – не только в той передаче, я уже обобщаю, – на том, что «Геккель в своем знаменитом рисунке пририсовал кое-что, чтобы зародыш человека в онтогенезе более походил на тех, кого человек якобы прошел в филогенезе». Допускаю. И сразу же задам встречный вопрос: а кто из ученых ничего не пририсовал? Наука зиждется на обобщениях, любое обобщение подразумевает «пририсовку», но, если бы этого не делалось, наука не могла б развиваться. Никто не может быть уверен в том, что знаменитая формула Эйнштейна совершенно адекватна тому, что она описывает. Более того, в свое время Эйнштейн сказал, что если он не прав, то должен существовать эффект квантовой нелокальности, т. е. передача сигнала без передачи импульса, а это невозможно. Впоследствии оказалось, что так оно и есть: частицы копируют друг друга без передачи импульса. Не без иронии эффекту присвоили имя Эйнштейна (парадокс ЭПР, «Эйнштейна – Подольского – Розена»). Но означает ли это, что великий физик в главном был не прав? Нет. Надо учитывать приближенность всех наших теорий, даже самых изящных, и неоднозначность мира.

Чего требовать от Геккеля, который вынужден был что-то пририсовать, основываясь на интуиции, потому что имел только один метод – патологоанатомический, при том что вскрывать здоровых беременных на понедельных (хотя бы) стадиях развития плода было, разумеется, невозможно? Надо это учитывать, прежде чем уличать великого ученого в непорядочности? Его открытие, биогенетический закон, представлял собой в XIX в. гениальную догадку, не более. Она подтвердилась в XX в., когда появились нетравматические способы заглянуть за кожные покровы. Вот об этом критики Геккеля почему-то не говорят. Нудно повторяя из книги в книгу, из статьи в статью, будто «Геккель пририсовал для убедительности», не хотят видеть ни хвост у человеческого эмбриона, ни рудименты жабр. Самое удивительное, что многим обывателям такая критика, основанная на «разоблачении Геккеля», кажется убедительной, а между тем она-то и есть яркий пример подтасовки, причем, в отличие от Геккеля, основанной на явной непорядочности. Если Геккель в чем-то заблуждался, то добросовестно, не имея возможности проверить, чего не скажешь о его современных поносителях. И в целом он, безусловно, прав.

Если действует биогенетический закон, следовательно, должны существовать и архетипы в сфере идеального, потому что биогенетический закон является методологическим базисом теории архетипов Юнга.

Когда мы говорим о бессознательном, мы имеем в виду как бы «другого я», другого человека в нас, некоего гомункулуса, носителя комплексов. Комплекс в сознательной деятельности явно не выступает. Психоаналитики занимаются именно тем, что пытаются как-то его эксплицировать, поймать за руку, сфотографировать. До Юнга психоаналитические «раскопки» имели место быть только в индивидуальном прошлом человека. Юнг поставил вопрос о существовании в бессознательном архетипов как комплексов, истоки которых – в прошлом всего человечества. Мне думается, надо идти дальше Юнга, в эпоху до антропогенеза.

Анатомическое строение мозга, наиболее вероятный способ его функционирования и многие свидетельства, основанные на опыте человечества, позволяют предполагать также существование дородовых (имея в виду род человеческий) архетипов, которые можно, наверное, назвать филогенетическими палеотипами бессознательного.

Палеотипы древнее архетипов, они являются филогенетическим наследием прошлого нашего вида, его эволюционной предыстории.

Что говорит об этом анатомия? Она говорит многое.

Мозг представляет собой абсолютный эксклюзив среди органов не только потому, что он «рулит», но и по эволюционной судьбе. Это единственный орган, который никогда не атрофируется эволюционно. Природа очень экономна. Орган, который становится по той или иной причине ненужным, атрофируется (примеры: хвост у человека, когти у лошади, задние конечности у предков дельфина). Когда на смену одному органу приходит другой (например, смена пальцевой конечности ластами), первый исчезает бесследно или почти бесследно (жабры у предков человека; рыбий плавательный пузырь, который трансформировался в легкие).

С мозгом природа так не поступает. Она никогда не атрофирует ставшее излишним для существования мозговое вещество. Данное исключительное само по себе и исключительное по эволюционной важности явление называется «принцип дополнительности».