Мы совершим грубую ошибку, если будем судить о жизнелюбии всех людей по себе и считать, что другим жизнь так же дорога, как нам. Мы никогда не поймем закономерностей человеческой истории, если будем продолжать измерять человечество во все века и во всех странах по возможно, правильным, но, безусловно, узким меркам современного английского среднего класса с его любовью к материальному комфорту и страстной, всепоглощающей, почти кровожадной привязанностью к жизни. Этот класс, ничтожной частью которого, говоря словами Мэтью Арнольда, является автор этих строк, несомненно, обладает многими достойными внимания качествами, но вряд ли к ним можно отнести редкий и тонкий дар исторического воображения, способность проникнуть в мысли и чувства людей других эпох и других стран, понять, что они могут регулировать свою жизнь по принципам, отличным от наших, и посвящать ее целям, которые нам могут показаться возмутительно неразумными.
CXLVII. Грехопадение человека[115]
Проводя аналогию с луной или животными, сбрасывающими шкуры, древнейший мыслитель делал вывод, что вначале вечная молодость была либо дарована людям благосклонным высшим существом, либо действительно была их природным свойством, и что, если бы не преступление, случайность или ошибка, они бы довольствовались этим благом вечно. Люди, связывающие свою веру в бессмертие со сбрасываемыми покровами змей, ящериц, жуков и т. п., естественно, смотрят на этих животных как на ненавистных соперников, лишивших нас наследства, которое боги или природа предназначили нам; поэтому они рассказывают истории, объясняющие, как так получилось, что столь низкие существа сумели отнять у нас это бесценное владение. Подобные истории широко распространены по всему миру, и нет ничего удивительного в том, что они встречаются, например, у семитов. История грехопадения человека, изложенная в третьей главе Бытия, является, по-видимому, сокращенным вариантом этого мифа. Он не так уж далек от аналогичных легенд, которые до сих пор бытуют у разнообразных племен во многих частях света. Главным и почти единственным упущением является умолчание рассказчика о вкушении змием плодов с древа жизни и последующем обретении этой рептилией бессмертия. Объяснить этот пробел нелегко. Рационализм, свойственный древнееврейскому повествованию о сотворении мира и лишивший его многих гротескных черт, украшающих или уродующих соответствующую вавилонскую мифологическую традицию, не мог не найти камня преткновения в виде предполагаемого бессмертия змей. Повествователь этой истории в ее окончательном виде просто убрал этот камень преткновения с пути верующих, вычеркнув данный сюжет. Однако зияющий пробел, оставленный им, не ускользнул от комментаторов, которые тщетно ищут ту роль, которую должно было сыграть в повествовании древо жизни. Если наша интерпретация сюжета верна, то сравнительному методу остается лишь спустя тысячи лет заполнить пустоту на древнем полотне и восстановить во всей их первобытной грубости яркие варварские краски, которые искусная рука древнееврейского повествователя смягчила или вовсе стерла.
CXLVIII. Смерть, признанная лишней[116]