Тот же мотив, который заставляет первобытного земледельца поклоняться зерну или кореньям, побуждает первобытного охотника, птицелова, рыболова или скотовода почитать зверей, птиц или рыб, дающих ему средства к существованию. Естественно, что представление о смерти этих существ возникает у него с необычайной внятностью и отчетливостью, поскольку не фигуральная или аллегорическая смерть, не пустая метафора, а реальная смерть постоянно и настойчиво требует его внимания. И как ни странно для нас, представление о бессмертии и даже воскрешении низших животных оказывается для дикаря почти столь же привычным и принимается им почти с такой же непоколебимой верой, как и очевидный факт их смерти и уничтожения. Как правило, он считает само собой разумеющимся, что души умерших животных продолжают жить после их смерти, поэтому большая часть мыслей дикаря-охотника посвящена проблеме того, как лучше всего успокоить разгневанных духов своих жертв, чтобы они не причинили ему вреда. Этот отказ дикаря признавать в смерти окончательное прекращение жизненного процесса, эта беспрекословная вера в непрерывность жизни – факт, который еще не получил достаточно глубокого рассмотрения, которого он явно заслуживает как со стороны исследователей строения человеческого разума, так и со стороны историков религии.
<…>
Так, для дикаря, рассматривающего всех живых существ практически на равных с человеком, акт убийства и поедания животного должен иметь совершенно иное значение, чем для нас, считающих интеллект животных намного ниже нашего и отрицающих наличие у них бессмертной души. Поэтому, исходя из принципов своей грубой философии, первобытный охотник, убивший животное, считает себя уязвимым для мести либо его бесплотного духа, либо всех остальных животных того же вида, которые, как и люди, связаны между собой родственными узами и обязательствами кровной мести, а значит обязаны возмутиться нанесенной одному из них обиде. Поэтому дикарь берет за правило щадить тех животных, которых ему незачем убивать, по крайней мере, таких свирепых и опасных, которые могут жестоко отомстить за убийство одного из своих сородичей.
CLV. Сны как источник веры в бессмертие
Рассмотрение обычаев дикарей, связанных с сосуществованием и размножением животных, на которых они охотятся и которых убивают, способно удивить нас непреложной верой первобытного человека в бессмертие низших существ. Он, по-видимому, принимает как данность, слишком очевидную, чтобы ее оспаривать, что звери, птицы и рыбы имеют душу, подобную его собственной, которая переживает смерть своего тела и может возродиться в другом теле, чтобы снова быть убитой и съеденной охотником. Целый ряд обычаев, причудливых и нелепых на взгляд цивилизованного человека, зиждутся на этом основополагающем суждении. Их изучение заставляет усомниться в том, что существующее объяснение веры дикарей в бессмертие человека в достаточной степени соответствует всем фактам. Эта вера обычно разъясняется на основе примитивной теории сновидений. Дикарь, дескать, не в состоянии отличить сновидение от реальности жизни наяву, и поэтому, увидев во сне своих умерших друзей, он неизбежно приходит к выводу, что они не умерли полностью, но их духи продолжают существовать в каком-то месте и в какой-то форме, хотя в обычном ходе событий они ускользают от чувственного восприятия. В соответствии с этим мнением представления, грубые или утонченные, отталкивающие или привлекательные, которые дикари и, возможно, цивилизованные люди сформировали о состоянии ушедших в мир иной, представляются не более чем гипотезами, построенными для объяснения явлений во сне. Эти возвышающиеся сооружения, при всем их сияющем и торжественном величии, при всей массивности и прочности, с которыми они предстают перед воображением многих, при ближайшем рассмотрении могут оказаться всего лишь воздушными замками, которые растают от одного лишь дуновения разумной мысли.