Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества

Но даже если допустить, что эта теория дает готовое объяснение широко распространенной вере в бессмертие человека, не так легко понять, как она объясняет соответствующую веру многих народов в бессмертие животных. В своих снах дикарь узнает образы ушедших друзей по тем знакомым чертам лица, голоса и жестов, которые характеризовали их при жизни. Но можно ли предположить, что он так же узнает умерших зверей, птиц и рыб? Что их образы предстают перед ним во сне со всеми теми особенностями, теми мельчайшими индивидуальными различиями, которые отличали их при жизни от их собратьев, так что, увидев их, он может сказать себе, например, что это тот самый тигр, которого он вчера убил, его туша мертва, но дух его, должно быть, еще жив; или что это тот самый лосось, которого он поймал и съел утром: он, конечно, убил тело рыбы, но, очевидно, не уничтожил его душу. Возможно, дикарь пришел к своей теории бессмертия животных путем подобных рассуждений, но такое предположение представляется по меньшей мере более надуманным и неправдоподобным, чем в случае с бессмертием человека. И если мы признаем недостаточность объяснения в одном случае, то, по-видимому, должны признать ее, хотя, возможно, и в меньшей степени, и в другом. Короче говоря, мы приходим к выводу, что примитивная теория сновидений сама по себе едва ли достаточна для объяснения широко распространенной веры в бессмертие людей и животных; сны, вероятно, немало значили для утверждения этой веры, но достаточно ли их для ее возникновения? Мы можем в этом обоснованно сомневаться.

CLVI. Жизнь как неуничтожимая энергия

Дикарю смерть представляется не естественной необходимостью, а досадной случайностью или преступлением, обрывающими существование, которое, если бы не смерть, могло продолжаться вечно. Таким образом, исходя, видимо, из собственных ощущений, он представляет себе жизнь как неразрушимую энергию, которая, исчезая в одной форме, обязательно появляется в другой, хотя в новой форме, она не должна быть сразу же ощутима нами; иными словами, он делает вывод, что смерть не уничтожает ни жизненное начало, ни даже сознательную личность, а лишь преобразует их в другие формы, которые не менее реальны, хотя обычно иускользают от восприятия наших органов чувств. По нашему мнению, дикарский взгляд на природу жизни удивительно напоминает современный закон сохранения энергии. Согласно ему, никакая материальная энергия никогда не исчезает и даже не уменьшается; когда кажется, что она уменьшается или исчезает, оказывается, что часть или вся она перешла в другие формы, которые хотя качественно и отличаются от нее, но количественно равноценны энергии в ее первоначальной форме. Если прислушаться к голосу науки, то в физическом мире ничто не исчезает, а только постоянно видоизменяется: сумма энергии во вселенной постоянна и неизменна, хотя и претерпевает постоянные превращения. Аналогичная теория неуничтожимости энергии подспудно применяется дикарем для объяснения феноменов жизни и смерти, причем логично, что он не ограничивается человеком, а распространяет ее и на животных. В этом он показывает себя более рассудительным, чем его цивилизованный собрат, который обычно с жадностью принимает доктрину бессмертия человека, но с презрением отвергает, как унижающую человеческое достоинство, мысль о том, что и животные обладают бессмертной душой. И когда он пытается подтвердить свою заветную веру в жизнь после смерти, апеллируя к аналогичным верованиям туземцев и выводя из них природный инстинкт бессмертия, нелишне напомнить ему, что, если он придерживается этого призыва, он должен, подобно дикарю, последовательно распространять привилегию бессмертия на презренных животных. Не следует выбирать доказательства в соответствии со своими предпочтениями, принимая те части мировоззрения дикарей, которые совпадают с нашими собственными и, отвергая те, которые не совпадают. В соответствии с логическими и научными основаниями он, по-видимому, обязан верить либо в большее, либо в меньшее, или считать, что люди и животные одинаково бессмертны, верить или что ни те ни другие не имеют такой привилегии.

CLVII. Эмпедокл, Герберт Спенсер и Дарвин