Представляется весьма вероятным, что отвращение большинства цивилизованных народов к кровосмешению или браку близких родственников наследовалось ими на протяжении многих веков от первобытных предков. Нет никаких оснований считать, что это отвращение возникло недавно, то есть является продуктом развитой цивилизации. Следовательно, несмотря на то что первобытные предки семитов и ариев, вероятно, не знали ни тотемизма, ни экзогамии, мы с уверенностью полагаем, что они не одобряли кровосмешение, а также что это отношение к инцесту вполне унаследовано их потомками по сей день. Отвращение к инцесту, составляющее суть экзогамии, уходит корнями к периоду еще более древнему; и мы можем справедливо предположить, что независимо от того, воплощалось оно в системе экзогамии или нет, оно всюду возникло на почве одних и тех же ощущений и воззрений первобытных людей. Но какие именно ощущения и воззрения стоят за отвращением к инцесту? Почему грубые и невежественные дикари начали относиться с сильным неодобрением к сожительству братьев с сестрами и родителей с детьми? Мы не знаем, и об этом трудно даже догадываться. Ни один из известных ответов на эти вопросы не представляется удовлетворительным. Невероятно, чтобы первобытные люди запрещали близкое кровосмешение, ибо считали его вредным для потомства, ибо вплоть до нашего времени мнения ученых по этому вопросу расходятся. «Пагубные последствия близкого инбридинга, – пишет Дарвин, – трудно обнаружить, поскольку они накапливаются медленно и сильно различаются по степени у разных видов, в то время как положительные последствия, которые почти неизменно сопровождают скрещивание, проявляются сразу». К этому можно добавить, что отрицательные последствия близкородственных связей, если они наступают, несомненно труднее обнаружить у человека, чем у большинства других видов, потому что человечество размножается очень чрезвычайно. У быстроразмножающихся животных, например у птиц, поколения быстро сменяют друг друга и положительные или отрицательные последствия разных форм скрещивания можно наблюдать на относительно кратком временнÓм отрезке. Но что касается человеческого вида, то, даже если бы мы были совершенно свободны в проведении соответствующих экспериментов, потребовалось бы очень много лет, чтобы наблюдаемый эффект этих экспериментов проявился достаточно отчетливо. Выходит, что у нас нет оснований предполагать, что какие-либо вредные последствия близкородственных связей были замечены первобытными людьми и подтолкнули их к идее экзогамии. Все имеющиеся у нас сведения об интеллектуальном уровне дикарей и их способности к целенаправленному планированию лишь подтверждают слова Дарвина: «…едва ли возможно, что первобытный человек мог как-либо рассуждать об отдаленных пагубных последствиях своих действий для потомков». К этому надо прибавить и значимое открытие того, что некоторые из наиболее отсталых народов современности, соблюдая строжайшую экзогамию, не имеют ни малейшего представления о взаимосвязи полового акта и рождения детей. В свете этого факта еще более ничтожной становится вероятность того, что первобытные люди, регулируя взаимоотношения полов, могли иметь в виду пагубные последствия инцеста. Об этом и писал Дарвин. Невежество, которое сейчас мы наблюдаем у некоторых наиболее отсталых племен, когда-то было нормой для всего человечества, и первобытные изобретатели экзогамии – не исключение. Если они не знали, что дети являются плодом брака, то стали бы они создавать сложную систему половых взаимоотношений с целью именно принести пользу детям? Говоря коротко, идею о том, что отвращение к инцесту первоначально возникло из наблюдения его пагубного воздействия на потомство, можно смело отвергнуть как необоснованную.
LXI. Отвращение к инцесту. Версия о его происхождении[70]