Человек должен жить

— Будьте любезны, — обратилась она ко мне нежным голоском, — подержите мою малютку. Я сбегаю в универмаг за соской. Только одну минутку. Ну, две!

В жизни своей мне не приходилось держать на руках младенцев — это совсем не мужское дело. Мне бы надо было сказать, что я спешу на работу в поликлинику, пусть бы она какую-нибудь женщину попросила. Но я медик и обязан быть самым гуманным из всех людей. Я как болван смотрел на эту милую молодую мать, потерявшую соску. Она тоже смотрела на меня нежно и умоляюще, и я не смог ей отказать и сказал:

— Давайте. Только не больше двух минут.

— Какой вы замечательный человек! — Она положила на мою правую руку теплый белый сверток, а сама неторопливо пошла в универмаг.

В левой моей руке литровая банка со сметаной и лук, на правой — спящий младенец.

Проходит минута, две, пять — нет матери! Меня это мало тревожит: в универмаге много народу. Может быть, очередь за сосками, откуда я знаю? А может быть, ей и еще что-нибудь нужно купить.

Прохожие почему-то начинают обращать на меня внимание. Я не пойму, что привлекает их взгляды. Наконец одна старушка в синем платочке подходит ко мне и говорит:

— Молодой папаша, у вас сметана по брюкам льется. Я могу подержать ребенка.

— Спасибо. Не беспокойтесь, — отвечаю я и становлюсь боком к витрине, чтобы не было видно, что я вымазан. Жду еще несколько минут. Потом смотрю на электрические часы, висящие на противоположной стороне улицы, — прошло четырнадцать минут, как ушла мать.

Ребенок начинает шевелиться, вскоре слышу его плач, а я не знаю, как его успокоить. Снова прохожие смотрят на меня странными глазами.

Почему же так долго не идет мать? Поискать? Я не решаюсь войти в универмаг, чтобы не разминуться с нею. Чего доброго, она не увидит меня возле витрины и подумает, что я хочу похитить ее ребенка.

Четыре часа дня, уже начался прием в поликлинике. Не могу устоять на одном месте, прохаживаюсь вдоль витрин.

Глаза мои невольно устремляются на широкую дверь универмага: входят и выходят люди, а моей мамаши нет. Закрадывается мысль: а не подкинула ли она этого младенца? Она пожалела бросить его где-нибудь во дворе и решила отдать в руки человека. Но почему она выбрала своей жертвой меня? Неужели во всем городе не нашлось лица более глупого? Этого я понять не мог.

Прошло более часа. Что же делать? Куда идти? В больницу? В поликлинику? Засмеют. Пойду-ка я в милицию.

Мне очень мешала банка со сметаной. В незнакомом дворе возле водопроводной колонки я смыл с брюк сметану, потом зашел в булочную, купил двести граммов хлеба и в сквере съел его с луком и с остатками сметаны. Банку оставил на скамейке.

У меня освободилась левая рука, и я теперь уверенно взял уснувший живой сверток и направился в отделение милиции. Я вспомнил милиционера дядю Лешу, с которым мы встретились в день прибытия на станцию. Помнит ли он меня?

Дежурил не он, а тощий лейтенант. Он меня подробно расспросил и, кажется, не поверил тому, что я рассказал. Как назло, паспорт мой был в школе.

— Где работаете? Где учитесь? — спрашивал он.

— Нигде, — отвечал я. Мне не хотелось называть больницу. — Я приезжий. Я приехал сюда, чтобы разыскать товарища, но потерял адрес и шел на вокзал, когда подошла эта женщина.

— Неправдоподобно. — Дежурный смотрел на меня с подозрением.

Младенец снова начал плакать. Я сказал лейтенанту:

— Достать молока вы можете? Ребенок есть хочет.

— А можно молоко? Сколько ему?

— Понятия не имею, — сказал я.

— Мальчик или девочка? — спросил он.

— Если интересуетесь — проверьте, — сказал я. — Я не эксперт.

Лейтенант сидел на стуле и смотрел на меня. Не знаю, о чем он думал.

— Вы так и не сказали: можете вы принести молока с соской?

— У нас нет молока, — ответил лейтенант. — Откуда в милиции молоко? А сосок и тем более нет.

— Ну, тогда сдайте ребенка в ясли или в больницу. — В конце концов вы дежурный и предпринимайте какие-нибудь меры, ищите мать или там еще кого-нибудь, вы же дежурный, — сказал я. — Не могу же я держать младенца на своих руках до бесконечности. — Я почувствовал, как что-то теплое поплыло по моим ногам. Я понял, в чем дело, и поднял сверток с ребенком вверх. Возле моих ног образовалась лужица.

Лейтенант засмеялся. Он смеялся долго, минуты две, потом спросил:

— Это он или вы?

— Неуместные шутки, — сказал я. — Я буду жаловаться на вас. Вы несерьезно ведете себя на дежурстве. Я пришел к вам за помощью, а вы сидите как чурбан и смеетесь.

Лейтенант кашлянул, подтянул портупею и сказал:

— Осторожнее выражайтесь, гражданин. Я никуда не отпущу вас до утра. Будете ждать, пока не придет начальник.

— А вы позвоните ему, — попросил я.

— У него нет дома телефона.

— Не верю. У начальников телефон всегда есть.

— Наш не любит, чтобы его беспокоили.

— Я положу сейчас ребенка на ваш стол и уйду.

— Вы никуда не уйдете, гражданин. Если будете плохо вести себя, я велю посадить вас под замок.

— Не имеете права, — сказал я.

— Тогда увидите.

— Значит, мне ждать до утра?

— Да.

— Если ребенок умрет, я подам на вас в суд, — сказал я. — Я обвиню вас в тяжелом преступлении.