Читаем Человек— гармония— природа полностью

В качестве еще одного базиса предлагается так называемый «принцип выживания». Однако главным для человека, по-видимому, должно быть не просто выживание, а достойное существование, обеспечивающее прогресс. Потребность выживания не самая высшая на иерархической лестнице потребностей человека. Тайна бытия человеческого, по Достоевскому, не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить.

Суть ошибки, которую часто совершают сторонники экологического подхода, заключается, как и во многих других случаях, в экстраполяции на поведение человека результатов, полученных при исследовании в области экологии животных и растений. Последнее, впрочем, не должно ставить под сомнение необходимость формирования экологической этики, заключающей в себе нравственные принципы взаимоотношения человека с природной средой.

Крупным шагом на пути становления экологической этики стала этика «благоговения пред жизнью», разработанная и, что особенно важно, практически воплощенная в жизнь А. Швейцером. Как справедливо отметили И. Т. Фролов и В. В. Загладин, этика «благоговения перед жизнью» должна стать составной частью коммунистической морали, отличающейся гуманизмом и коллективизмом{50}. Отправной точкой для размышлений Швейцера служила первая мировая война. Он не жил в эпоху экологического кризиса. Современная экологическая ситуация требует дальнейшего расширения сферы приложения этики с включением в нее неживой природы.

Отметим, что, если бы Швейцер не понимал любовь слишком узко психологично, он, по-видимому, признал бы, что именно любовь лежит в основе благоговения перед жизнью. По крайней мере он вплотную подходит к этому в своем труде «Культура и этика».

В заключение данного раздела остановимся на одном очень существенном моменте современных исканий в области экологической этики. Стремление к покорению природы сейчас в литературе порой вуализируется тем, что можно назвать «относительной этикой», в соответствии с которой человек морально вправе уничтожать природу в том случае и в такой степени, в какой это для него необходимо. Надо сказать, что само рассуждение об относительности нравственных принципов губительно для этики, поскольку она зиждется на моральных абсолютах. Вместо того, чтобы распространить этику Швейцера на всю природу, порой как бы снисходительно похлопывают его по плечу: мол, конечно, хороший был человек, но уж очень наивен, да и принципы его утопичны — человеку, чтобы существовать, нужно питаться, бороться с природой и т. д., а не благоговеть перед ней. Это возражение только на первый взгляд убедительно. Если совесть человека будет спокойна, то как определить, что необходимо, а что нет? В этом смысле афоризм «Чистая совесть — изобретение дьявола» очень к месту. Сугубо рациональное понимание меры необходимости может подвести. Абсолютным знанием человек не обладает, в то время как мораль действует как система абсолютов.

Человек остается переживающим существом, какими бы знаниями он ни обладал. Зачем это нужно? Сопереживание и сочувствие — один из механизмов, регулирующих воздействие на природу. Не всегда можно рационально определить, до какой степени можно разрушить природу, и совесть, заставляющая мучиться и переживать, останавливает руку человека. Четкой границы между тем, что можно и что нельзя, нет, и каждый эту границу устанавливает для себя. Один убьет животное просто так, другой нет. Переживания сдвигают границу в экологически полезном направлении, хотя с виду и излишни. В них проявляется экологическая мудрость. Поэтому нужны и экологическое сознание и экологическая совесть (что, впрочем, этимологически одно и то же), и совесть может быть основой для знания.

Помимо разумной, существует и моральная необходимость, и эти вещи не обязательно совпадают. Имеется в виду моральная необходимость мучиться, даже если то, что делаешь, необходимо с точки зрения разума. Это нужно для нравственного здоровья самого человека. Современные писатели (например, В. Крупин) правильно говорят о нравственной ответственности любого вторжения в природу. Понять, что уничтожение природы — абсолютное зло, а ее частичное уничтожение, причинение вреда другим жизням, какими бы при этом соображениями ни руководствовались, — зло относительное, и оно должно быть меньше добра по отношению к природе — главное в этических аспектах экологической проблемы. Если знание есть категория гносеологическая, то совесть — категория нравственная, и без взаимной вести невозможна гармония человека с природой. Этим определяется нравственное условие гармонизации взаимоотношений природы и общества.

В подтверждение концепции «относительной этики» приводятся, в частности, экспериментальная деятельность И. П. Павлова и даже его подлинные слова из дневников об испытанных им внутренних переживаниях, что, однако, противоречит данной концепции. Утверждают, что поставленный Павловым памятник собаке — нравственный образец отношения к подопытным животным, упуская из виду, что сооружение этого памятника никакой необходимостью, помимо моральной, не вызвано.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука