Человек и его тень

— Хоть ваш город и находится на далекой границе, но верность руководящим указаниям здесь глубоко проникла в людские сердца. На нас неизгладимое впечатление произвело также изобилие, царившее на Большой социалистической ярмарке. Как вы сами пишете, тут «повсюду поют иволги и танцуют ласточки». Мы гордимся вашими жителями, столь верными революции, и готовы поставить для них любое число спектаклей!

Чжуан Чжун был уверен, что его пламенная речь возымеет свое действие, но на следующий день, когда занавес открылся, увидел на площади перед сценой лишь редкие кучки людей. Площадь была оцеплена народными ополченцами, чтобы и эти немногие зрители не разбежались. Расспросив ближайших зрителей, Чжуан узнал причину такой холодности: вчера, во время встречи труппы, на Большой социалистической ярмарке было затоптано тридцать свиней; их хозяева — крестьяне — бросились им на помощь и сами были растоптаны…

Услышав такое, Чжуан Чжун похолодел и, чтобы не нарываться на дальнейшие неприятности, быстренько покинул труппу под тем предлогом, что ему нужно выполнить другие поручения центрального руководства: обследовать провинции, в которых идет наиболее ожесточенная классовая борьба, и продолжить создание образцовых революционных пьес.

Глава тринадцатая. Выписки из дневника, который вел писатель во время своей инспекционной поездки.

28 июля. В три часа дня я с собственноручным рекомендательным письмом верховной руководительницы прибыл в город И. На сей раз меня встречали совсем не так, как с театральной труппой, потому что считали в полном смысле особым посланцем. Когда я вышел из поезда, меня уже поджидали первый секретарь провинциального комитета, заведующий отделом пропаганды, заведующий сектором культуры и другие. Поместили в гостинице «Солнечная весна», в трехкомнатном люксе. Вечером мне нанес визит секретарь провинциального комитета, только что восстановленный в своей должности. Я объяснил ему, что меня послало сюда само центральное руководство, что цель моего приезда не только творческая, но и политическая, что я провожу лишь некоторую подготовительную работу по заданию верховной руководительницы, которая затем будет лично утверждать каждую запятую.

Этот секретарь ведет себя очень вежливо, с достоинством, на слова скуп, поддакивает редко — сразу видно, что каппутист. Я специально смотрел, как он будет играть. Он еще не знает, что я за человек, не понимает моей силы.

29 июля. С утра ко мне пришли главари провинциальных цзаофаней. «Родные или нет, а линия одна» — как верны эти слова! Едва увидевшись, мы заговорили вполне откровенно. Они рассказали мне многое из жизни своей провинции, в том числе подтвердили, что вчера вечером ко мне действительно приходил каппутист. В начале великой культурной революции он был свергнут, но несколько месяцев назад восстановлен Дэн Сяопином под предлогом урегулирования, всячески теснит цзаофаней и возрождает старые порядки. «Урегулирование», «урегулирование»! Фактически это всего лишь другое название для реставрации капитализма. Я решил написать статью под заглавием: «Урегулирование — это реставрация». Разговор по душам с братьями-цзаофанями дал мне очень много; фигура современного Сун Цзяна уже начинает вырисовываться. Тем же вечером я дал Вэй Тао телеграмму с просьбой доложить об этом центральному руководству.

31 июля. Сегодня вечером был банкет. Я уже три дня как приехал, а они только сегодня догадались угостить меня — это просто возмутительно! Когда прибывает гость издалека, его или приглашают поесть, или сами приносят ему еду, чтобы, как говорится, «смыть пыль». А я уже, черт побери, весь пылью зарос, разве ее за один раз смоешь! К тому же кто-то в коридоре произнес: «Этот Чжуан — большой пролаза, говорите при нем осторожнее!» Я тихонько выглянул и узнал заведующего отделом пропаганды. «Ну, — думаю, — теперь ты у меня попляшешь!»

Когда секретарь провинциального комитета ввел меня в банкетный зал, я увидел круглый стол, покрытый белой скатертью и уставленный всевозможными винами и закусками. Соблазнительные запахи били прямо в нос, у меня потекли слюнки, но вокруг этих яств уже сидело множество народа. Секретарь провинциального комитета сказал, что он решился пригласить нескольких человек, имеющих отношение к культуре и политике. Обнаружив среди них заведующего отделом пропаганды, который за глаза порочил меня, я рассердился, вышел и выразил секретарю протест следующего содержания:

1. Небывалая в истории великая пролетарская культурная революция уничтожила все старое, призвала нас к простоте и скромности, а вы тут под предлогом приема гостей упиваетесь вином и объедаетесь мясом. Кого вы, в конце концов, пригласили на пир: меня или себя?

2. За вашим столом сидит человек, который унижает центральное руководство, клевещет персонально на меня — это принципиальный политический вопрос, и я отказываюсь пьянствовать с таким человеком.