Человек и его тень

Какова же связь между этими двумя величинами, между ситуацией и человеком? Между тем, кто сидит на атласно-золотистой кушетке, покуривает сигареты с фильтром марки «Панда», растягивает свои «э» и «а», «это» и «вот так» — каждое его слово записывается многочисленными челядинцами, они весьма почтительны к нему, даже иногда заискивающе улыбаются, — между тем, кто никогда — ехал ли в машине, смотрел ли пьесу, покупал ли что-нибудь — не полагал, что в его жизни пост первого секретаря горкома занимает особое место, и тем, прежним, в обмотках, культработником Восьмой армии, командиром Чжан Сыюанем, просидевшим в засаде двое суток, чтобы уничтожить скрывающегося в лесных зарослях противника, есть ли между этими двумя людьми в конце концов какая-нибудь разница? Или это два совсем разных человека?

Неужели захват власти, ее завоевание, переустройство Китая не были целями тяжелейшей борьбы? Разве он, ночевавший в лесу, спавший на чужой лежанке в каком-нибудь доме, спавший на кроватях с пружинным матрацем или на симменсовских кроватях, не один и тот же человек, отдававший изо дня в день все свои силы, всю свою энергию делу великой революции? Разве он ежечасно не вспоминает о том тяжелейшем и прекрасном времени своей молодости, о тех прекрасных и высоких идеалах и о сопутствующей им славе? Почему же он боится расстаться с кушеткой, с симменсовской кроватью и с машиной? Смог бы он снова безмятежно и крепко спать на какой-нибудь чужой лежанке?

Он боится потерять свою руководящую должность, но не из-за того комфорта, который она дает, доказывал он себе. Он боится потерять партию, потерять боевой пост, утратить свое место в этом великом строю. В эти годы он руководил то одной то другой кампанией. Он собственными глазами видел паникующих, потерявших место людей. Выявить, уличить — эти слова усиливали страх людей за свою жизнь в тысячу раз больше, чем повеления неба, чем соблазняющие душу посулы владыки ада, чем желание, воля одного или многих. Он был секретарем городского комитета партии, единолично управлял городом, но после того как Хай Юнь была «выявлена» и «уличена», ничего не смог сделать для нее. Ведь он своими собственными руками проводил бесконечные дела по «выявлению» и «уличению». И вот однажды пронзительный взгляд стал жалобным, прямая спина согнулась, с лица сошел последний румянец. Люди грубовато шутили насчет этого изможденного лица, говоря, что оно «вышло пшиком». Это действительно было какое-то колдовство, неизбежное заклятие, по которому дети-лгуны превращаются в ослов, прекрасная принцесса превращается в лягушку, принц, которому нет и тридцати, превращается в сумасшедшего, покрытого следами оспы бродягу.

Однако он и не думал, что заклятие может коснуться его. Во время многочисленных кампаний он постоянно твердил нижестоящим: «В борьбе пролетариат обретает радость победы, борьба для нас — это дело, которое претворяет замыслы в реальность. Лишь класс, еще не сошедший со сцены, класс накануне своей гибели, полон страха и опасений, опасается и страшится борьбы». Почему же в 1966 году у него екнуло сердце, когда он услышал, как зазвенели гонги и загудели барабаны красных охранников?

Впоследствии он часто вспоминал этот день. Когда появился «призыв от 16 мая» он, как и во времена других многочисленных кампаний, почувствовал в ее напряженности что-то радостное. Да, эта кампания хотя и беспощадна, но величественна и священна. Однако ее начало показалось ему особенно жестоким. Он не боялся ни сильного ветра, ни больших волн, он лицом к лицу встретился с бурей. К тому же он искренне верил, что все это делается для защиты от ревизионистов, все это — революционные меры, цель которых — перестроить общество, перестроить Китай, творчески реализовать историческую необходимость. Он не колеблясь поднял меч классовой борьбы, санкционировал критику заместителя главного редактора газеты. На самом деле эта критика была не чем иным, как сокрушительной политической дубинкой. Вслед за этим убрали председателя Союза писателей, оказавшегося главарем черной банды. В газете призывали быть бдительными и разоблачать коварные замыслы вожаков, покровительствующих движению по капиталистическому пути, вскоре выяснилось, что новый председатель Союза писателей оказался совсем никудышным, и в связи с этим Чжан Сыюаню пришлось скрепя сердце убрать и заведующего отделом пропаганды городского комитета. После этого пришлось взять на себя обязанности, которые выполнял заместитель по вопросам образования и культуры. Химерические и омерзительные по своему духу черные банды выметались одна за другой, выметались до тех пор, пока он сам не оказался на переднем краю один как перст. В конце концов вода хлынула поверх водосточных труб, наступила очередь «выявлять» самого себя.