Человек и его тень

Но эта дружба испытывала потрясения, связанные с поступками матери ребенка. В 1957 году Хай Юнь неожиданно для всех стала распространять на факультете рассказы, в которых под видом борьбы с бюрократизмом делались выпады против партии. Спустя двенадцать лет прочитал эти рассказы и Чжан Сыюань. Почему ему и в голову не пришло найти и прочитать их сразу же? Но даже если бы нашлось время прочитать их, это ничего бы не изменило, ибо в те времена энтузиазм и восторженная вера пересиливали реальность и закон. Хай Юнь причислили к выступавшим против партии и социализма правым элементам, она оказалась агентом империализма, стремящимся взорвать крепость изнутри, гиеной и волчицей в овечьей шкуре, маскирующейся обольстительной (о боги!) ядовитой змеей, врагом, притаившимся рядом с нами, она играла опасную и преступную роль, которую не сумел сыграть сам Чан Кайши. В такой ситуации Хай Юнь, естественно, подала на развод, он сопротивлялся изо всех сил, до последней возможности, но безрезультатно. Заслужил ли я то, что гуманность исчерпалась и справедливость иссякла, вновь и вновь спрашивал он себя до и после развода, понимая, что в его уверенности в собственной непогрешимости возникла какая-то глубокая пустота, словно бы он шел по ночной дороге, громко напевая песню, и чем дальше уходил, тем слабее она становилась.

Как же быть с Дун Дуном? Они не стали рассуждать слишком долго. «Я по-прежнему твой отец, она по-прежнему твоя мать», было ясно без слов, что они партийцы, коммунисты, не могут, словно собственники, «поделить» сына. Но как только сын стал жить у него, он понял, что ребенок, у которого нет матери, похож на горемыку-сироту, а ребенок, не имеющий отца, напоминает голодранца-беспризорника. Затем, когда Дун Дун жил у Хай Юнь, то, если находилось свободное время, он сразу же посылал за ним машину. Но Дун Дун был неспокоен, не только простое мороженое, но и мороженое с клубникой, мороженое с орехами трех сортов, которое подавали в европейском ресторане в серебряных вазочках на высоких ножках, не радовало его, не заставляло щебетать птицей, мальчик был серьезен и хмур.

К тому же Мэй Лань отнимала у него все свободное время, хотя у них и не было ребенка. Он тоже незаметно свыкался, даже находил удовольствие в той размеренной, с налаженным домашним уютом, жизни, которую она ему создавала; Мэй Лань наверняка изучала когда-то науку планирования, с первого же взгляда было видно, что в основе ее жизни лежит размеренность, а не веселье. По утрам она пила чай, вечерами вино, по утрам умывалась слегка холодноватой водой, вечером принимала горячую ванну, ездила на «Волге» смотреть кинофильм, а после него приказывала шоферу ехать на рынок, где покупала свежую рыбу — все было точно расчислено. Но эта размеренная счастливая жизнь не совсем была по душе Чжан Сыюаню. Мэй Лань приносила только уют, заставляла почувствовать счастье усталости и утомления, жить в неясно определимых границах между выпивкой вдосталь и едой вдоволь. Но от таких «границ» тоже становилось тошно. Несколько раз он пытался навестить Дун Дуна, который уже учился в начальной школе, но никак не удавалось. Поэтому в 64-м году однажды он сам на машине поехал в загородную школу, где учился Дун Дун. Не хотелось встречаться с Хай Юнь, приходить к ней домой. Тем более что она вышла замуж за своего старого университетского товарища, этот поступок Хай Юнь еще больше убедил Чжан Сыюаня в собственном благородстве и безупречности, совесть больше не мучила его.

Шел 64-й год. Дун Дун осунулся, побледнел, явно недоедая. Раньше, в шестидесятом году, Чжан Сыюань посылал Дун Дуну пирожные и шоколад высшего качества, которые стоили больших денег, пирожные и шоколад не помогли. Между ним и Дун Дуном возникло еще большее отчуждение. При встрече Дун Дун подчеркнуто заявил: «Вы, отец, слишком заботитесь обо мне…» Хотя Дун Дун и стал называть его отцом, он всегда говорил ему «вы»; Дун Дуну только что исполнилось двенадцать лет. Такая сдержанность и церемонность в выражении своих чувств напоминала Чжан Сыюаню некоторых его подчиненных. К тому же, после того как Мэй Лань узнала о его поездке к Дун Дуну, она усилила свои заботы — жизнь шла своим привычным ходом, лишь на лбу Мэй Лань появлялись две вертикальные морщинки и смех становился неестественным. От этого смеха по спине пробегал холодок. Поэтому он не поехал снова к Дун Дуну. Весной 1965 года он послал в школу к Дун Дуну человека, чтобы тот передал сыну коробку с пирожными. Кто бы мог подумать, коробка так и вернулась нераспечатанной. К ней была приложена записка Дун Дуна: «Отец, благодарю вас. Не сердитесь, но больше не нужно посылать мне пирожных». Он рассердился, привычный к тому, что люди делятся на выше- и нижестоящих, и нижестоящие всегда почтительны и подобострастны, он легко, хотя и без каких-либо печальных последствий, распалялся гневом на нижестоящих, ведь гнев — неотъемлемая часть власти и авторитета. Если Дун Дун (он, конечно, не входит в число нижестоящих) обращается с ним именно так, то это переходит всякие границы!