Человек и его тень

«Присаживайтесь», — сердечно и вежливо пригласил он военного как старого знакомого. Тоном своего разговора, своим расплывающимся в улыбке лицом, согнутой в поклоне спиной он напоминал старого крестьянина-горца. За эти несколько лет он привык узнавать этих людей, из рабочих, из левых, появившихся у новой власти. Кадры новой власти с пренебрежением смотрели на крестьян, на бойцов отряда «имени 7 мая», на учащихся, и люди это чувствовали. Молодой — у него только что стали пробиваться усики — представитель Народно-освободительной армии не стал садиться, он сказал: «За дверями машина. Успеет ли товарищ Чжан Сыюань собраться побыстрей и после двенадцати уехать? Председатель Н. сказал, что чем раньше приедете, тем лучше…» Армеец говорил и мягко и вежливо, такая манера напомнила Чжан Сыюаню прошлое, напомнила о том времени, когда у него были секретарь и шофер, напомнила о его партийном стаже и должности. «Так», — произнес он, произнес врастяжку, пауза, длинная или короткая, всегда находится в зависимости от занимаемой должности, высокой или низкой. Он уже девять лет не говорил врастяжку, завтрашний день обнадеживал больше, чем вчерашний, и он заговорил, растягивая слова, что в общем-то не имело смысла. Он покраснел.

Девять лет его душа была словно тихое озеро. Хотя в глубине озера крутились водовороты, хотя в глубине поднимались волны, случались гибельные смерчи и огненные шквалы, поверхность озера была спокойной. Красиво тихое озеро, и каждый может увидеть свое отражение в нем, скользящее перевернутое отражение еще притягательнее и волшебнее, чем живой человек.

От встречи с приехавшим на машине военным по озеру пробежала рябь. По озеру пошли небольшие плавные круги. Ибо озеро предчувствовало перемены, хотело оно их или не хотело.

Он вернулся в свой город. Стал вторым человеком в новом красном городском комитете. «Но официально меня еще не оправдали», — сетовал он.

«Прежде всего — работа!» — отвечали ему руководящие товарищи. Снова знакомая дорога. Лосьоны сгладили рубцы этих девяти лет. В первую минуту от вида паркета и поблескивающей люстры на глазах его даже выступили слезы. К счастью, этого никто не видел. Потерянный рай — вспомнилось ему, хотя, пожалуй, этого и не стоило бы вспоминать. За девять лет он уже забыл о паркете и о люстре. В течение пяти лет видел лишь извилистые, заваленные камнями горные тропы, лес, подступающий к ним, камень и песок, из которых строили дома, внутри и пол был земляной, и когда умываешься, то умываешься даже не пылью, а грязью. Вечерами зажигалась керосиновая лампа, самое главное — вычистить дочиста, натереть до блеска ламповое стекло. На первых порах он пробовал дышать на стекло, а затем осторожно протирать его носовым платком. Однажды стекло треснуло в руках, и он опасно порезался. Затем наловчился, смачивал платок гаоляновой водкой и протирал стекло до тех пор, пока оно не засверкает, от лампы в его каменной норе становилось светло как днем. Стоит ли говорить, что здесь по ясному небу плыл Небесный Ковш, что звезд было больше, чем в городе, что горы были ближе к небу. Но он боялся ненастья, боялся дождей. Если бы не Цю Вэнь, работавшая врачом, он, может быть, и не захотел бы жить.

Сейчас он не боялся ненастья, ни дождей, ни ночи. В городе нет ночей и вечеров. В машине не бывает ненастья. В квартире и приемной не бывает зимы: в них горячие батареи. Но если нет ночей и вечеров, нет и звезд. Нет ненастья — нет и воскрешенной радости ясному, промытому дождем дню. Нет зимы — нет и снегопадов, отбеляющих своими хлопьями пасмурные дни. Чтобы приобрести что-то, нужно что-то и потерять.

Многочисленные старые друзья, и прежние подчиненные, и те, с кем он когда-то учился, — все искали встречи с ним. Словно как и прежде, когда он сразу же оказался в одиночестве, сам по себе, боясь подать кому-нибудь руку, так и сейчас он сразу же стал центром человеческих ожиданий, центром пристального внимания. «Я давно хотел встретиться с тобой, за это время я несколько раз справлялся о тебе», — говорили некоторые и, конечно, неправду. «Я полдня решал, заходить или нет, сейчас многие возвращаются на прежнюю работу, вокруг них сутолока, так что не хотелось беспокоить… Ведь мы же старые знакомые, секретарь Чжан еще не забыл об этом?» В таком духе шли разговоры. Особые надежды возлагали на Чжан Сыюаня старые работники горкома. Чжан Сыюань вновь вернулся на руководящий пост, и это было для каждого из них сигналом возвращения старых лучших времен.