Человек и его тень

Чжан Сыюань, нет, старина Чжантоу выяснил из разговора с Дун Дуном кое-что, касающееся Цю Вэнь. В 57-м году прежнего мужа Цю Вэнь причислили к «крайне правым», потом он проходил трудовое перевоспитание в деревне. Дун Дун думал, что лишь ради будущего дочери Цю Вэнь развелась с мужем, а на самом деле ждет, когда тот освободится. В 64-м году бойцы рабочего отряда по «четырем очищениям», а в 70-м году бойцы пропагандистского отряда по «очищению» косо поглядывали на нее, было даже подготовлено специальное дело о «проверке лояльности Цю Вэнь», но крестьяне и местное начальство были настроены к ней благожелательно. Она по своей инициативе отправилась в рабочую группу и в пропагандистский отряд, поговорила обо всем, и ее манера держать себя, говорить и улыбаться, ее естественность рассеяли подозрения.

Что же в ней подкупало окружающих? Она знала, когда нужно пересаживать деревья, понимала, какая земля подходит для этого, заботилась о своих и о всех чужих деревьях и растениях, самых разных и непохожих друг на друга. За ее сговорчивостью чувствовалась безупречная честность, за остроумием — размышляющий ум, за весельем и жизнерадостностью, чуть дурашливыми, — груз забот, который она несла, как крест.

Но не только это располагало к ней, за ее безупречной честностью люди видели неподдельное доброжелательство, за размышлениями — дух свободолюбия, который она переняла у мужа, за бременем забот, которые падали на нее, люди видели интерес к жизни. Она задумывалась и заботилась о сердечных делах юношей и девушек деревни и в скором времени стала надежной, неутомимой, не боящейся пересудов свахой, какую еще не видели раньше. Если бы она преследовала только свою выгоду, то разве она смеялась бы так искренне, так непосредственно?

С Чжан Сыюанем она говорила, естественно, в несколько другом тоне: «Хорошенько приглядывайтесь к нашей жизни, постарайтесь не забыть о людях этой горной деревни, когда вернетесь к прежним делам и обязанностям!»

Чжан Сыюань отмахивался, показывая этим, что «возвращение к прежним делам и обязанностям» его нисколько не интересует. Но Цю Вэнь не щадила его: «Не машите рукой, я думаю, что вы все-таки вернетесь. Так вот, приедете ли вы сюда снова помахать мотыгой — в качестве не только обремененного делами и обязанностями, но и наслаждающегося благополучием и успехами?! Прибавьте к естественным смертям еще и нищенские условия — вас, опытных, квалифицированных и умеющих работать руководителей, становится все меньше! И не только вас, но и моих однокашников, выпускников университетов, тоже становится все меньше. Еще десять лет революции в образовании, и мы дождемся того, что каждый китаец станет неграмотным, а закончившего начальную школу будут считать мудрецом! А вы, крупные руководители, вы стали редкостью. Нужно, чтобы Китаем управляли такие, как вы, не сумеете — люди в горах и за горами проклянут вас!»

Чжан Сыюань почувствовал, что перед его глазами пробежал луч света, светло стало и на душе. Управлять страной, управлять партией — это было целью, от которой нельзя отказываться. Ведь обстоятельства могут перемениться, могут повернуться своей обратной стороной. Но сумею ли я дождаться того дня? Разве я уже многие годы не вовне общественной жизни?

Слова Цю Вэнь сбылись, ждать долго не пришлось. В 1975 году Чжан Сыюаню, чьим делом была сортировка овощей, предложили вернуться в горком. В 1977 году после того как вдребезги разбили «банду четырех», Чжан Сыюань стал заместителем секретаря провинциального комитета. В 1979 году Чжан Сыюаня перебросили в Пекин, где он занял пост заместителя начальника одного из отделов Государственного совета.

В дороге

Он в конце концов выбрался на время из привычной комфортабельной «башни». Это высокое здание, предназначенное для руководящих работников в ранге заместителей начальника отдела и выше, простой народ прозвал «башней начальников». Перед башней обычно стояло множество машин. Имелась охрана, поэтому рядовые люди и не подходили к этому зданию. Хотя Чжан Сыюань давно строил планы о новой поездке в деревню, давно уже решился на нее, но все еще не мог сдвинуться с места. При мысли о том, что ему придется распрощаться с привычной и устоявшейся жизнью, он чувствовал беспокойство, даже смятение. Он был похож на человека, который придерживался трехразового питания в день и которому вдруг предложили есть один, два или даже четыре раза в день, был похож на рыбу, которой вдруг предложили полюбоваться сушей. И сегодняшний вечер я здесь и буду завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, короче, так и буду сидеть здесь? Накануне отъезда он метался в постели, какой-то голос отговаривал его, кто-то тянул его за руку, за ноги, за края одежды. Не беспокойся, разве твои дела не в полном порядке? Тебе скоро стукнет шестьдесят, ты ответственный партийный работник, тебе не только не к лицу такая пылкость и мечтательность, они просто непростительны. Да и о чем тебе беспокоиться?