Человек и песня

И вот идем какой-то невероятной дикой толпой. Я уже запуталась и никого не могу узнать из тех, с кем только что переодевалась. Какой-то мальчишка (я запомнила, что девушки и женщины рядились мужчинами, а мужчины — женщинами) одет кокетничающей тощей девицей в нелепом драном платье. Лицо густо набелено и нарумянено. На голове какое-то сооружение — шляпа из... мужских брюк. Розовощекая девица одета дряхлым бородатым старичищем (борода из непряденой шерсти, кудели) с клюкой... Медведь в вывороченном наизнанку тулупе (вспомним слово «выворотный»); чертик с бараньими рожками на голове и с физиономией, вымазанной сажей... Две неимоверно толстые бабищи (обложенные спереди и сзади подушками) в каких-то невероятных сарафанах, драных передниках. Лица ряженых завешены обрывками материи, кусками кружев, полотенцами, платками. Открытая часть лица вымазана разноцветными красками, сажей, нарочито грубо размалевана: если губы, то втрое толще, усы — так до ушей. В сооружении импровизированных костюмов и масок соблюдается один главный принцип — неузнаваемость. Костюм состоит из чего угодно, лишь бы почудней, повыворотней, вопреки обычному, привычному. Вероятно, характерные терские слова «выворотный», «выворотно», означающие сегодня в их разговорной речи нелепое, бессмысленное, уродливо-смешное и даже неприличное, когда-то возникли первоначально как эпитет, относящийся к ряженым: выворотный (то есть вывороченный) тулуп, выворотная одежда, выворотное (вопреки обычному) поведение, движения и так далее — как отрицание обычного, принятого, будничного. А именно это, как отмечает М. Бахтин, является существом народного карнавального действа. «Празднество (всякое) — это очень важная первичная форма человеческой культуры. Ее нельзя вывести и объяснить из практических условий и целей общественного труда или... из биологической (физиологической) потребности в периодическом отдыхе... Никакая «игра в труд» и никакой отдых или передышка в труде сами по себе никогда не могут стать праздничными. ...Празднества на всех этапах своего исторического развития были связаны с кризисными, переломными моментами в жизни природы, общества и человека...»[78] А чуть ниже М. Бахтин пишет о смысле переодевания во время этих празднеств: «Одним из обязательных моментов народного праздничного веселья было переодевание, то есть обновление одежд и своего социального образа. Другим существенным моментом было перемещение иерархического верха вниз... От надевания одежды наизнанку и штанов на голову и до избрания шутовских королей и пап действует одна и та же топографическая логика: переместить верх и низ, сбросить высокое и старое — готовое и завершенное — в материально-телесную преисподнюю для смерти и нового рождения (обновления)»[79].

В новогоднем ряжении в деревне Оленице присутствовало большинство этих определяющих моментов: переодевание (молодых — стариками, пожилых — молодыми, мужчин — в женщин и наоборот), артистическое психофизиологическое перевоплощение, перемещение верха и низа... Я очутилась в самой гуще древнейшей формы проявления народной празднично-смеховой культуры. Да и праздник в переломный момент в жизни природы, общества и человека — Новый год.

Стучим в первый попавшийся дом. «Да! Приходитё-проходитё...» Дверь настежь. Клубы пара вырываются, как из бани, в морозную звездную ночную тьму. Вваливаемся беспорядочной толпой. Но беспорядочность эта кажущаяся, «срежиссированная» по ходу действия. Соблюдается ряд правил: ряженые молчат, шум, гам и пение — привилегия сопровождающих нас не ряженых (которые, может быть, переоденутся тоже и пойдут после нас). Ряженые разыгрывают только что пришедшие в голову пантомимы. Например, медведь ухаживает за козой и пляшет с нею. Или комическая пара — неимоверно толстый, совсем низенький мужичок нарочито неумело пляшет с жеманничающей высокой, худой и плоской, как жердь, девицей. Медведь пытается поехать верхом на олене. На все лады разливается гармошка. Поются плясовые шуточные песни. Поведение хозяев дома тоже не случайно, хотя и может показаться таковым:

Подьте, подьте отсель!..
У мня сварён квас,
да не про вас.
Хлеб-соль подан,
да не для шелюхан...

Хозяйка хватает ухват и делает вид, что хочет побить ряженых, выталкивает нас в сени. Мы сопротивляемся. Свалка. Визг. Целая цепь маленьких импровизированных, по-скоморошьи угловатых, гротескных сценок. Кто-то из сопровождающих нас «лиц» возражает, с поклоном обращаясь к хозяевам:

А мы к вам в дом
Не с худом, а с добром...
Хозяин со хозяюшкою,
Дозвольте вас повеличать.
А нам немного нать:
Хлеба краюшку,
Да денёг — полушку,
Печку шанёг,
Рыбный пирог,
Мясну кулебаку,
Браги бочонок,
Брусници моченой...

Хозяин говорит своей жене: