Сидим с Анютой в небольшом домике Евдокии Дмитриевны Конёвой, уравновешенной, но быстрой худенькой женщины в темно-зеленом длинном сарафане «кашемир-нике», в повойнике рытого бархату с узорами, шитыми золотной нитью («маминськой ишше, дак...»). Везде на Терском берегу в домах царит порядок, уют и необыкновенная чистота. Но неширокая горенка Евдокии Дмитриевны особенно уютна. Здесь окна тесно уставлены цветами. В любое время года у нее — праздник цветов. В деревянной кадушке какое-то пахучее дерево, сплошь усеянное мелкими белыми цветочками. Хозяйка называет его чайным деревом. Какие-то хрупкие и чрезвычайно затейливые по форме пунцовые цветы со свисающими тычинками — белыми шариками (словно «ботало»[137]
у крошечных колоколов сказочного царства). Такие цветы я последний раз видела в детстве на подоконниках комнаты своей бабушки. Здесь живет (именно живёт, потому что многие другие безжалостно сожгли, вычеркнули из жизни, удобную, сработанную умельцами, старинную мебель) прежний деревянный диван, стулья такие же. Евдокии Дмитриевне за восемьдесят, но она ни секунды не сидит без дела: косит, гребет, сушит сено, возится с огородом, с овцами, бегает (легко и быстро в магазин. Благодатность привычки к постоянному труду, можно сказать, налицо: бабушку Овдотью и бабушкой не назовешь. Ни сединки в косах, быстра на ногу, остра в мыслях, добродушна, весела, умна, скромна, памятлива, гостеприимчива. Дочь с зятем, живущие с нею, очень похожи на нее радушием, спокойствием, быстротой в делах. Моя Анюта завороженно смотрит на живую, настоящую сказочницу-загадочницу, которую она до этого знала только по книжке Д. Балашова «Сказки Терского берега».Що тако? (мы с Аней, конечно, не отгадываем).— Берёзовы веники... Год ростут, а не выростут.
Що тако? — Ясные серо-голубые глаза смеются, а лицо сохраняет серьезность.— А ведь корова, божонушки. Четыре ноги стучат — дак стучихи. Рог-от прежде богомолом звали. Вихлей Вихлеевиць — хвост уж (вихляетьсе — машетсе, дак).
Вот ишше:
— Веник, заметать. Перевязан, дак...
Помело из вересу[139]
, в печи золу пахать[140], кажет[141] на медвежу лапу.Солониця[142]
, дак...Ложки деревянны...»
Кажется, в этих загадках все, что окружает человека и служит ему, как-то особенно пригрето, обласкано и оттого еще более живое, со своим неповторимым обликом, характером, именем, повадками...
Лодка с веслами на води, дак...
Или вот учили робятишок маленьких, щобы хорошо выговаривали. Давали скороговорки. С има язык наломаёшь об зубы-ти, дак уж на веку гугнивой да косноязыкой не будёшь (по-вашему, по-нынёшнему, как упражнения) :
Ну-ко, Аня, скажи! Да поскоре, ишше скоре... А вот скороговорка на один дух, щобы не вздохнуть, а при етом же она же и считалка (дитяши-ти незаметно и числить учатсе):
так просчитаешь до двадцети двух и тут добавляёшь: Ровно двадцеть два Егорки».
Я пытаюсь это изобразить, но ничего, даже хоть отдаленно похожего, не получается. Это прямо высочайшая культура правильной речи, равная упражнениям для сценической речи (вот, думается мне, почему на Терском берегу нам не встречались «гугнивые» да «косноязыкие» даже среди малышей и беззубых стариков!)
«А вот загадка,— продолжает Евдокия Дмитриевна и певуче произносит таинственные слова, звучащие тяжеловесно, как мрачное заклинание:
Що тако?.. А ружьё стреляёт, пуля летит, дак... Опеть що тако?